– Вам удобно, Беньямин?
– Да, спасибо.
Доктор сказал, что у него срочное дело, и оставил Беньямина в одиночестве. Вернулся он ранним вечером с двумя матросскими костюмами. Вид у них был слегка нелепый: форма из грубой шерсти – мешковатые брюки, береты.
– Вас только что завербовали в торговый флот, – сообщил он. – Вы похожи на моряка, знаете об этом? Примерьте.
– Брюки малы. Это и так видно.
– Может быть, это вы слишком большой, – возразил доктор. – Послушайте, мы же не на показ мод собираемся. Мы отправляемся на Цейлон, туда, где евреи могут чувствовать себя в безопасности. Надевайте что есть.
В ту ночь Беньямин лежал на полу, на комковатых подушках, под изъеденным молью одеялом, а доктор Френкель в живописных подробностях рассказывал о Цейлоне. Это чудесное место, где живут маленькие коричневые люди и большие серые слоны, страна кардамона, корицы, шафрана, паприки, хлебного дерева. Пленительные названия разбудили в Беньямине мечтательность. Всю ночь он грезил о пустынных песчаных пляжах, над которыми меж длиннолиственных пальм нависает апельсинного цвета луна. Там, конечно, нет ни книг, ни библиотек, ни европейских газет, и без них, понятно, будет трудновато, но материалов в его портфеле хватит на пару лет работы. Может быть, там он начнет писать рассказы – или даже стихи!
Утром они с доктором Френкелем, в плохо сидевшей на них форме, медленно выдвинулись из пансиона. Беньямин оставил свой чемодан на вокзале: брать его с собой не имело смысла, да в нем и не было ничего по-настоящему ценного. Он нес портфель и небольшую сумку со сменой одежды. Им предстояло морское плавание, все может отсыреть, поэтому он тщательно завернул рукопись в вощеную бумагу, купленную у торговца рыбой рядом с пристанью. Доктор Френкель привязал свой маленький, видавший виды чемодан ремнем к спине.
До порта они доехали на трамвае и зашли в бар выпить по чашке café crème
[72] и съесть по горячему круассану, которые немедленно с жадностью уничтожили. С того места, где они сидели, открывался широкий вид на бухту. Транжира-солнце швыряло на воду тысячи золотых монет, слепивших так, что едва можно было рассмотреть десятки кораблей, заходивших в старую гавань и выходивших из нее. Мандариновое небо покрывали полосы облаков, чайки устремлялись вниз, чтобы ухватить что-нибудь из отбросов. Мусор был повсюду.
– И люди тут – мусор, – сказал доктор Френкель, имея в виду сброд, стекающийся в порты, куда заходят корабли из разных мест. – Проститутки, сутенеры, пьяницы, бродяги, карманники, жулики, цыгане, – бубнил доктор Френкель.
– И евреи, – добавил Беньямин.
Доктор Френкель с любопытством посмотрел на него:
– Странный вы человек, доктор Беньямин.
– Не вы первый мне об этом говорите.
Этим утром ему предстояло покинуть Францию, может быть, навсегда, поэтому все, что трогало его чувства, было окутано ностальгией. Он даже пришел к выводу, что любит Марсель – его заполненные толпой, обсаженные деревьями проспекты и его гнилостные запахи, скрежет моторов, звон цепей, страшноватые зазывания женщин, даже в этот час слонявшихся вдоль пристаней в поисках клиентов. Выгнув шею, он пытался разглядеть сквозь слепящий свет, как тяжело нагруженное судно неуклюже маневрирует, заходя в гавань, натужно гудя и оставляя за собой слабеющее эхо с призраками из пара.
– Беньямин, вы когда-нибудь бывали в борделе? – спросил доктор Френкель.
– Не раз – в молодости. В основном в Берлине, – ответил он. – И еще в Мюнхене. И пару раз в Неаполе, кажется.
– Кажется? Вы не помните?
Беньямин пожалел о своем признании.
– Вот в парижских борделях я никогда не был, – сказал он. – Не знаю почему. Наверное, возраст. Молодым я в Париже не бывал.
Доктор Френкель приподнял брови:
– Голубчик, вы и сейчас молоды. Сорок восемь лет! Мне шестьдесят три!
Беньямин удивился, что доктору Френкелю всего шестьдесят три года, – выглядел он на семьдесят с лишком. Это, конечно, из-за войны. Каждый успел постареть лет на десять.
Вдруг мимо них прошел высокий жандарм, и они притихли. Момент для того, чтобы предъявлять документы, был неподходящий, а полиция проверяла у людей бумаги все чаще. Было ясно, что фашисты совсем скоро атакуют Марсель и неблагонадежным не поздоровится. Снисходительности места не останется.
Позавтракав, они направились к итальянскому грузовому судну «Дженовезе», которое должно было доставить их на Цейлон. Это был длинный громоздкий корабль с ржавым носом и иллюминаторами, похожими на налитые кровью глаза. Воду вокруг него покрывала тонкая синяя кайма пролившейся нефти. Вовсю кипела работа: в трюм загружали огромные бочки, скрежетали лебедки, и, чтобы услышать друг друга, приходилось говорить громко.
– Вы уверены, что нас возьмут? – засомневался Беньямин, когда они подошли к сходням.
– Конечно. Я должен обратиться к человеку, которого зовут Патрис. Он отвечает за палубных матросов. – Помолчав, он добавил: – Мы палубные матросы, чтоб вы знали.
И действительно, на борту их приветствовал темнокожий человек по имени Патрис – лет сорока, с густыми бровями, курчавой бородой и брюхом, выпиравшим под синими горизонтальными полосками тельняшки. Он принял у доктора Френкеля пачку денег, даже не потрудившись пересчитать, видимо уверенный, что в сложившихся обстоятельствах никто не осмелится обмануть его.
– Спрячетесь внизу, – сказал он. – Сейчас я вас отведу.
Они проследовали за ним в полутемную вонючую каюту.
– И рожи свои не высовывайте, пока я не скажу.
– Не знаю, как вас и благодарить, – прошептал Беньямин доктору Френкелю, когда они остались вдвоем.
– Да бросьте, – ответил тот, сияя. – Во-первых, деньги ваши. А во-вторых, вы тоже окажете мне как-нибудь услугу. Такова жизнь. «Ты мне, я тебе».
В каюте было душно. Беньямин лег навзничь на койку.
– Знаете, моя жена и сын в Англии, – сказал он. – Иногда я так по ним скучаю, хоть мы и в разводе.
– Угу, – произнес доктор Френкель. – Когда-нибудь я расскажу вам, что произошло с моей женой и сыном. История не очень веселая.
Они тихо лежали на предоставленных Патрисом койках. Приблизительно в семь часов до них донесся волнующий звон цепей – это поднимали якоря. Закашлял и заголосил огромный двигатель, находившийся в каких-нибудь пятнадцати метрах от каюты, и корабль задрожал. В какой-то едва различимый миг стало понятно, что они уже двигаются. В машинном отделении заурчало, и судно стало чуть покачиваться взад и вперед, разрезая легкие волны. Жаль, что у них нет иллюминатора, подумал Беньямин.
Вдруг в дверях появился сердитый человек с криком:
– Свистать всех наверх! – Он помедлил около Беньямина и доктора Френкеля. – Вы тоже! – заорал он. – Оба! Наверх! Быстро!
