– Тех, кто в Альпы ходит, часто снежная буря накрывает, даже поздней весной, – продолжал Хосе.
– Очень оптимистично, – сказала его мать.
Тут у Старины Беньямина пробудились воспоминания о том, как он несколько десятилетий назад предпринял в Швейцарии прогулку с одной дамой, которая потом стала его невестой. Он долго рассказывал нам уморительную историю о своей нечаянной помолвке с этой женщиной, которую он едва знал.
Хосе, жадно внимавший Старине Беньямину, поинтересовался:
– Но вы все-таки на ком-нибудь женились?
– Да, и это тоже было ошибкой.
Хосе криво улыбнулся, и Беньямин объяснил, что его бывшая жена и сын сейчас в безопасности, в Лондоне, и он надеется снова увидеть их после войны.
– Мальчику почти столько же лет, сколько тебе, – сказал он Хосе.
Небо стремительно темнело.
– Нужно двигаться дальше, – сказала я.
Около часа нам предстояло подниматься по крутому, труднопроходимому склону. Согласно карте, впереди нас ждал резкий поворот вдоль хребта, с отвесным обрывом с одной стороны. Что еще хуже – как раз здесь основная тропа проходила в опасной близости от маршрута Листера, поэтому необходимо было соблюдать полную тишину.
В последующие переходы, когда я выучила маршрут наизусть, я могла перемахнуть через Пиренеи за полдня. Но тогда я шла в первый раз, да еще обхаживала очень больного человека. Иногда Старине Беньямину приходилось карабкаться на четвереньках: он вонзал в бока горы свои туфли, до несуразности неуместные здесь, полы пиджака взлетали, как крылья.
– Как волдыри? – спросила я.
– Лопнули, – сказал он. – Чулки промокли, но ногам стало легче. Обмен неплохой.
Мы взбирались наверх еще минут двадцать, и тут пошел град, белые горошины секли склон горы, шлепаясь на землю и тая, отчего стало скользко. Беньямин пригнулся, как бы пытаясь уклониться от сыплющихся градин, пошатываясь на краю тропы.
– Осторожнее, – прошептала я как раз в тот момент, когда Беньямин оступился.
Поездив ногами по земле, он упал в слякоть. Хосе и я бросились ему на помощь.
– Грязь – моя стихия, – проговорил Беньямин.
– Отдохнем немного, – сказала я, – переждем град.
Мы тесной кучкой укрылись под нависающим выступом скалы, и Беньямин затараторил. По любому поводу с его уст начинали сыпаться бесконечные истории. В этот раз он рассказал следующее:
– Мальчиком родители послали меня в загородную школу-интернат, она называлась «Хаубинда», это в Тюрингии, – чудное местечко. За школой был луг, и в апреле там всегда была сплошная грязь. Учителя у нас были строгие, но здравомыслящие. Они понимали, что мальчик и лужа – две половинки одного платоновского целого.
Я показала на каменный выступ, под которым мы стояли:
– Если карта точна, то тропа проходит прямо над нами. Пожалуйста, помолчите.
Беньямин мрачно посмотрел на меня. Мы посидели минут десять, пока град не кончился. Вышедшее из-за облаков солнце светило так ярко, что мне пришлось прикрыть рукой глаза.
Мы продолжили путь по травянистому участку и увидели разбросанные по тропе побелевшие кости какого-то крупного животного, вероятно козла. В черепе жутко зияли глазницы. Я боялась, что Старина Беньямин сейчас разразится монологом о бедном Йорике, но он удержался.
Когда тропа снова повернула к крутому откосу, над нами послышались голоса. Мы распластались спинами по скале и стали ждать. Прошло минут пятнадцать. Беньямин вдруг наклонился к своему портфелю, и у меня чаще забилось сердце. Может быть, ему плохо? Сейчас он начнет рыться, искать свое лекарство, и нас засекут. К моему удивлению, Беньямин, как ни в чем не бывало, быстро извлек из портфеля книгу стихов Гёте. Потом прислонился к известняковой стене и погрузился в чтение – пока еще минут через пятнадцать голоса не стихли. В какой-то момент у него беззвучно зашевелились губы. Хосе смотрел на него как зачарованный. Ему явно еще никогда в жизни не встречались такие люди, как Старина Беньямин.
Дальше мы пошли цепочкой, держась края скалы. Согласно карте, эту выпуклую стену известняка можно было обойти, наверное, за полчаса, затем предстоял подъем по относительно ровному участку, и, наконец, тропа круто поднималась к вершине. Я пустила Беньямина перед собой, за мной следовали Хенни Гурланд с сыном. Учитывая наши обстоятельства, мне показалось правильным, чтобы скорость задавал он, но потом, когда мы благополучно минуем этот отрезок пути, я собиралась пойти первой. Мы шли на расстоянии от десяти до двадцати шагов друг от друга.
Тут-то и случилось драматическое происшествие. Внезапно Беньямин начал терять устойчивость, и его повело в сторону от скалы. Я с ужасом смотрела, как он, шатаясь, приближается к пропасти, качается на краю, вновь обретает равновесие, а потом его снова бросает вбок. Я инстинктивно рванулась к нему, но было уже поздно. Я успела лишь увидеть, как он, переворачиваясь, покатился вниз по крутому склону, иногда снова принимая вертикальное положение, хватаясь свободной рукой за корни и ветки.
Пролетев метров тридцать, он рухнул на уступ скалы, приземлившись на куст горной сосны, не давший ему свалиться в ущелье. Если бы не этот куст, он бы все еще падал.
Мне страшно было окликнуть его, и я помахала рукой. Прошла ужасная минута, и он поднял руку в ответ.
– Я спускаюсь, – сказала я.
Хосе последовал за мной.
Фрау Гурланд не хотелось, чтобы ее сын в этом участвовал, но у нее не было выбора. Без его помощи мне не удалось бы вытащить Беньямина. Мы осторожно спускались по склону. В одном месте я споткнулась о корень и соскользнула c тропы, и только еще один корень, за который я уцепилась рукой, спас меня от полета а-ля Беньямин на уступ внизу. Хосе, прыткий и устойчивый, как горный козел, ухватил меня за руку и втащил обратно на вымытую потоками борозду.
Нам понадобилось полчаса, чтобы добраться до Старины Беньямина. Он лежал на спине, прижимая к себе портфель и устремив взгляд в небо. Я увидела, что возле виска у него глубокая ссадина и кровь стекает на подбородок. Пиджак порвался, но в остальном он, кажется, был цел.
– Я полагаю, вы – доктор Беньямин, – сказала я.
На его лице забрезжила грустная улыбка.
– Весьма вам благодарен за то, что вы оба рисковали жизнью ради меня. – Эту фразу он, наверное, придумывал все последние двадцать минут. – Но должен вам сразу сказать: пытаться помогать мне бессмысленно. Я не смогу идти дальше.
– Что за глупости! – сказала я.
– Но это правда. Видите, я серьезно повредил ногу, – объяснил он, потянувшись к левому колену.
– Сломали? – (Он застонал, лицо его исказилось от боли.) – Дайте я посмотрю.
Я тщательно ощупала его колено там, где, по его словам, было больно. На перелом не похоже.
