Пайпер с тяжелым вздохом закатывает глаза, точно моля бога ниспослать ей терпение.
– Ава, каштановый парик выглядит уныло. А надеть розовый – значит заявить о себе. – Она подносит свою полосато-розовую руку к моей бежевой. – Это как компрессионная одежда. Все равно никто не примет уныло-бежевый трикотаж за настоящую кожу, так почему бы не надеть расцветку повеселей?
Пайпер повышает голос, и продавщица-гот смотрит на нас, уже не скрываясь. Пайпер принимается ездить кругами, светлые волосы развеваются шлейфом.
– Мироздание сдало нам отвратительные карты, и теперь наш долг крикнуть ему в ответ: «Браво, фуфло космическое, но ты меня еще не знаешь!»
– То есть эти яркие полосы на одежде и розовый парик – твой способ показать средний палец вселенной?
Пайпер улыбается и многозначительно шевелит бровями.
– А еще я положила глаз на классную татуировку, и, если ты быстренько купишь этот обалденный парик, мы успеем забежать в соседний магазинчик до возвращения твоей тети.
Я резко поворачиваюсь к Пайпер, и розовые пряди щекочут лицо.
– Татуировка? Шутишь!
– Тебе она тоже не повредит! – сделав большие глаза, отвечает Пайпер.
– У меня чуть ли не все тело в шрамах. Зачем мне добровольно пополнять их количество? И вообще, зачем тебе это?
Пайпер щелкает меня по носу и напевает:
– В каждой компании должна быть зануда, вот почему мы позвали тебя. Ава Ли. Зануда.
Я поворачиваюсь к зеркалу.
– Если ломать стереотипы, то по одному за раз. Начнем с этого зомбического парика, а потом поговорим о татуировках, ладно?
Пайпер протискивается к зеркалу, которое теперь отражает нас обеих.
– Значит, берем?
– На меня все будут пялиться.
Пайпер смотрит на мое отражение.
– Разумеется. Так пусть же им будет на что посмотреть!
Она выхватывает у меня телефон, прижимается щекой к моей щеке и с криком «Улыбочку!» делает снимок.
– Видишь, не все так плохо!
Сунув бандану в пакет, который дает мне продавщица-гот, я выхожу из магазина в парике и иду в нем всю дорогу до дома.
* * *
– О боже, что у тебя на голове? – ошеломленно спрашивает Гленн вечером, не успев даже снять сапоги.
– Нравится? – Я кручу головой туда-сюда и краем глаза замечаю, как Кора делает Гленну знак молчать и не обращать внимания на мои выходки и на розовый парик. Кора так и делала, пока везла меня домой – смотрела на дорогу, а о цвете парика даже не заикнулась.
– А тебе самой он нравится? – интересуется Гленн.
– Он необычный, – пожимая плечами, отвечаю я.
– По-хорошему необычный?
– Просто необычный. Пайпер считает, что мне пора меняться.
Мы садимся ужинать. Паштет достоин кулинарной телепередачи, и это означает, что Кора воспряла духом после очередного тяжелого дня и вступила в период выздоровления «Все будет хорошо», называемый также «Шеф-повар года». Обычно мы едим что-то незамысловатое и с одноразовых тарелок, но в дни, подобные этим, еда подается на фарфоровом сервизе с желтыми птичками, а каждое место за столом сервировано по всем правилам этикета. Разумеется, за исключением места Сары. На него никто никогда не садится, будто мы ждем, что она вот-вот зайдет в комнату и займет его.
Не сводя глаз с розового парика, Гленн подает мне картофельное пюре на фарфоровой тарелке.
– Эта Пайпер просто вулкан какой-то.
– Так и есть, – соглашается Кора, однако голос ее звучит уже не столь беззаботно и жизнерадостно.
– Что вы имеете в виду? – спрашиваю я.
– Ничего особенного. Просто она необычная. Но если она тебе нравится… – Кора умолкает и смотрит на меня.
– Да, она мне нравится.
– Вот и хорошо. – Гленн ударяет вилкой по столу, словно аукционист – молотком.
Кора мерно жует, опустив взгляд.
– Я прочла одну статью, – вскоре говорит она.
Началось.
– О лагерях, в которых можно провести время с такими же выжившими после пожара.
Она достает из заднего кармана джинсов и кладет рядом со мной брошюру. На обложке темнокожая девушка с таким же оплывшим лицом, как у меня, качается на веревке над озером.
– Ты можешь найти друзей, которые серьезней относятся к выздоровлению.
Звякнув, моя вилка ложится на стол.
– Моя жизнь и без того смертельно серьезна. Если вы хотите сказать что-нибудь о Пайпер, говорите.
Кора ерзает на стуле, ее взгляд перебегает с тарелки на Гленна и обратно.
– В общем, видишь ли… Этот парик… И вся та жуть, что она говорила тогда в твоей комнате…
– Я говорила то же самое.
– Я хочу сказать, наверное, она влияет на тебя не лучшим образом.
Отодвинув стул, я встаю.
– Это вы заставили меня ходить в группу поддержки. Это вы побуждали меня завести друзей. А теперь они оказались неправильными? Да у вас семь пятниц на неделе!
– В общем-то, Гленн прав – Пайпер яркая индивидуальность, – продолжает Кора, бросая невольный взгляд на мой парик. – Но я не хочу, чтобы ты потеряла себя на ее фоне.
– Кора, это всего лишь парик. Я под ним прежняя. Поверь мне, от себя не убежишь.
Кора и Гленн смотрят друг на друга, словно молчаливо советуясь, что еще сказать.
– Извините, можно, я пойду? – Мне надоело ждать.
Гленн кивает. Оставив брошюру рядом с недоеденным ужином, я поднимаюсь в спальню и достаю папку, посвященную пластической хирургии. Крупным планом – воссозданные глаза, уши и губы, вырезанные из журнала Коры «Выжившие при пожаре». Этим людям повезло, им сделали настоящую пластику. Я выкладываю на кровати причудливый портрет из послеоперационных фотографий: к идеальному, тонкому носу присоединяю такие же синие, как у меня, глаза.
Я изучающе смотрю на свое отражение в дверце шкафчика. Каждый пересаженный лоскут кожи грубо делит мое лицо на части. Белизна лба контрастирует с розовым оттенком подбородка и шеи. Нос у меня тоже новый. Он круглее, чем прежний, а кожу на него взяли с уха. Под носом пухлые губы с неровной розовой каймой, словно я красила их помадой в едущей по кочкам машине.
И лишь глаза – мои. Только они выглядят так же, как до пожара. Правда, нижние веки обвисли. Я пальцами поднимаю уголки глаз, подтягивая кожу нижних век. А с париком мое лицо выглядит не так ужасно. Это как надеть перед спектаклем костюм – будто одежда, грим и прическа позволяют стать кем-то другим.
Кем-то лучшим.
Отпустив веки, я разглаживаю ярко-розовые пряди парика. Я не питаю иллюзий о том, что парик исправит мое лицо. Но он хотя бы настоящий, а не те пустые мечты, связанные с запертыми в ящике стола журнальными вырезками.
