Шепчу Платону «Простите-извините», сползаю с дивана и иду покорять кухню. В холодильнике жестянки с энергетиками, банка консервированного горошка, половинка лимона и заветрившиеся куски позавчерашней пиццы — и этот человек ещё хмыкал, глядя в мой пустой холодильник! — и я осторожно сую нос в кухонные шкафы в надежде найти упаковку крекеров или ещё какой-нибудь быстрый перекус. Среди не особо вдохновляющих контейнеров с крупами и баночек со специями мне попадается набор юного кондитера: открытый пакет муки, разнообразные посыпки, шоколад в каллетах, всякие миндальные лепестки и кокосовые стружки, а также лопатки-скалки-формочки. Веселюсь, представляя растрёпанного Петра, месящего тесто, но тут же быстро соображаю, что могу использовать муку по назначению. Оладушки! Я же королева оладушек! От момента, как я начинаю хотеть их, до момента, как я съедаю последний, проходит не больше пятнадцати минут, а это быстрее, чем бежать в макдак. И даже отсутствие яиц и традиционного для крестьянских рецептов прокисшего кефира не помеха.
Отыскиваю в шкафу толстую чугунную сковородку, добротную такую, ставлю на плиту. В миске смешиваю пару ложек муки, немного сахара, добавляю воду и несколько жирных изюмин из кондитерского набора. Разгоняюсь и резко торможу от внезапной трели.
Это домофон. У Петра, естественно, есть ключи, и я хмурюсь, размышляя, нужно ли мне сейчас отвечать на звонок в дверь чужой квартиры. Учитывая, что на звонок в дверь собственной я отвечаю крайне редко. Ни о каких гостях или курьерах он не предупреждал, значит, я могу с чистой совестью притворяться Асенькой Шрёдингера.
Трель смолкает, и я возвращаюсь к оладушкам. Прыскаю на сковороду масло и превращаю тесто в три аккуратных кругляша. Они тут же начинают шипеть, шкварчать и румяниться, и я думаю, что надо бы ещё кофе сварить, когда слышу, как щёлкает замок на входной двери. И всё-таки это Пётр вернулся раньше обещанного, я улыбаюсь и выглядываю в коридор.
Но там не Пётр.
В дверях девушка. Перекатывает через порожек чемодан, звенит зажатой в руке связкой ключей, запирает замок и замирает, заметив меня. Глаза удивлённо округляются.
Я застываю посреди квартиры с лопаткой наперевес.
Мы гипнотизируем друг друга взглядами так долго, что это уже становится неприличным, потом она засовывает руки в карманы пальто, делает несколько шагов вперёд, оглядывает студию и спрашивает:
— Петя не дома?
Я отрицательно дёргаю подбородком и добавляю:
— Уехал на работу.
— В офис? — уточняет она, но мне нечего ответить, и я молчу.
Воры же не приходят с ключами, багажом и знаниями о работе Петра в офисе? Да и на грабительницу она совсем не похожа, скорее на сказочную эльфийку. Тоненькая, как веточка, в белом пальто по фигуре и шапочке с помпоном, из-под которой падают на плечи светлые локоны. Глаза огромные, как у оленёнка, лицо бледное.
Сотрудница службы клининга, о визите которой он забыл предупредить? Сестра, о визите которой он не знал? Племянница, он же говорил, что у него есть племянница?
С дивана спрыгивает Платон, подходит к гостье и трётся мордой о ногу.
— Привет, Платоша, — ласково шепчет девушка и пробегает тонкими пальчиками по его спинке.
Потом выпрямляется и снова смотрит на меня, теперь уже совсем другим взглядом: тяжёлым, глубоким, изучающим. И где-то на уровне первобытных инстинктов я узнаю этот взгляд.
Так смотрят друг на друга женщины, когда знают, что спали с одним и тем же мужчиной.
Глава 6
Чувствую, как кровь отливает от моего лица, собирается в болезненный ком в районе солнечного сплетения и через мгновение бурлящим потоком устремляется обратно, окрашивая щёки в колючий огненный цвет.
— Я Варя, — говорит гостья. — Девушка Петра.
Непроизвольно делаю шаг назад и морщусь.
— И я здесь живу.
Нет. Нет, не может такого быть. Я же спрашивала его про жену. Мы провели вместе целую неделю, половину которой я находилась в его квартире, и совершенно точно тут не живёт никакая девушка. Я бы заметила, я бы нашла какие-то вещи, не знаю — расчёску с застрявшим длинным белым волосом, пачку прокладок в тумбочке под раковиной, домашние тапочки крошечного размера на обувной полке.
Банку нерафинированного кокосового масла в холодильнике.
Богатый набор инструментов для выпечки, когда сам не любишь готовить.
Шоколад в каллетах. Чёртов шоколад в каллетах.
И коробки, совсем не вписывающиеся в интерьер коробки, которые якобы куда-то надо отправить. «Я прибрался перед Новым годом», — сказал он мне тогда.
Может, это всё-таки какая-то ошибка?
Сейчас же выяснится, что это всего лишь нелепая ошибка, да?
Но желудок сворачивается узлом, диафрагма сжимает лёгкие, а сердце колотится в горле.
Потому что нет никакой ошибки. И я поняла это ещё до того, как Варя представилась.
У Петра есть девушка.
А кто тогда я? Любовница? Развлечение на выходные? Случайная дырка для праздничного перепихона, чтобы скрасить время, пока подружка в отъезде?
Кажется, Варя без всех этих ярлыков понимает, кто я: лохматая женщина в его одежде и в его квартире. Совершенно тут лишняя. Да ещё и кашеварит что-то…
О боже, мои оладушки! Вылетели из головы и, оставшись без внимания, сгорели, и теперь над плитой вьются густые клубы белого дыма. Подбегаю, разгоняю смог лопаткой, хватаюсь за сковороду и тут же, вскрикнув, отбрасываю её, прижимаю руку к себе. Я совершенно забыла про прихватку и стиснула чугунную рукоять голой ладонью, и теперь её пронзает острая боль.
Варя мгновенно появляется на кухне, включает кран с холодной водой, обхватывает пальцами моё запястье и сует руку под струю. Я дрожу, чувствую, как отчаянно щиплет в переносице, а на нижних ресницах собираются солёные капли.
Варя молча выключает плиту, снимает пальто и шапку, возвращается в прихожую и разувается. Потом распахивает окна, чтобы проветрить. На кухне уверенным движением достаёт аптечку из верхнего ящика: знает, что делает, не то что я, когда растерянно рылась в незнакомых шкафах. Выкладывает на стол бинт, находит упаковку с какой-то мазью, достаёт инструкцию и внимательно её читает. На Варе платье-свитер цвета овсяной каши, просторное, подчёркивает хрупкие плечи. Она почти прозрачная, неземная, настоящая эльфийская женщина с тонкими пальцами, гладкой кожей и копной блестящих волос того самого натурального оттенка, за который девушки продают душу дьяволу в салонах красоты. Откладывает инструкцию, аккуратно притягивает к себе мою покрасневшую руку и сосредоточенно рассматривает ладонь. Я же разглядываю россыпь крошечных веснушек на её щеках.
Пахнет ванилью и ромашками.
— Не так уж и страшно, — произносит Варя, и я замечаю, что даже голос у неё нежный и мелодичный. — До свадьбы заживёт.
