Инвестиции в фундаментальную науку, науку, которая создает «культуру» и занимается поиском основ, постоянно уменьшаются. Общество все меньше хочет, чтобы ученые «познавали». От них требуется совершенствовать продукты потребления и оружие.
Я очень надеюсь, что все эти заблуждения не приведут к тому, что под угрозу будет поставлена наша вера в силу рациональной мысли. Карикатурные образы науки определенно связаны с ошибками, которые совершались, но они отсылают к той форме научного знания, которая давно показала свою ограниченность и от которой мы сейчас ушли. Восторг перед «Триумфом науки», свойственный позитивизму XIX века, исчез, в особенности в связи с падением системы Ньютона и с горестным размышлением о сроке, отпущенном научным теориям.
Более того, реакция, направленная сначала против технологии, а потом и против науки (антисциентизм), в определенной части континентальной философии лишь способствовала усилению глупого разделения «двух культур» (гуманитарной и научной): разделению, которое мешает нам видеть богатство и сложность всего нашего понимания Вселенной в целом.
Наука – это, конечно, нечто иное, чем ее карикатурные изображения.
Что же такое наука?
Самым великим научным открытием XX века был, возможно, просто тот факт, что наука «ошибается». То есть те представления о мире, которые выработала наука, могут быть, в точном и проверяемом смысле, ложными. Поэтому возможны разные трактовки мира, и ни одна из них не может быть сочтена абсолютно верной.
В начале XX века было замечено, что концепция Ньютона, единая абсолютная модель эффективной науки, не всегда работает. Следовало пересмотреть ее до самых глубин, чтобы понять новые открывшиеся человеку физические явления. Это ошеломляющее открытие вызвало в научном сообществе волну шока, а его воздействие на философию науки было еще бо́льшим. Можно сказать, что философия науки провела вторую половину столетия в попытках приспособиться к этому открытию.
Сегодня, как я думаю, именно в поиске пределов всякого научного воззрения на мир наиболее ярко заявляет о себе сила научной мысли. Она не в «опыте», не в «математике», не в «методах». Она в способности постоянно ставить себя под сомнение. Колебаться в собственных утверждениях. Не бояться испытывать на прочность свои убеждения, даже самые несомненные. Это и составляет специфику научного мышления. Душа науки – изменение.
Наука продвигается вперед благодаря постоянному поиску наилучших способов осмыслить мир. Это исследование разных форм мышления. Из него наука черпает свою эффективность. Речь не идет о том, что ответы, даваемые учеными, всегда верные. Но в тех областях, в которых применяется научное мышление, ответы науки, по определению, лучшие из всех, до сих пор найденных.
Подобный образ науки, текучей, всегда находящейся в состоянии революции, всегда колеблющейся между знанием и сомнением, сильно отличается от того, который мы унаследовали от XIX века. Сейчас устаревший облик высокомерной науки все еще широко распространен в представлениях о ней, и он-то, если разобраться, и является подлинной мишенью критики антисциентизма и культурного релятивизма. В действительности никто не знает больше об относительном характере нашей культуры, чем сама наука. Она эволюционирует много веков именно потому, что полностью осознает пределы всякого познания. Сила науки – в отсутствии уверенности в собственных суждениях. Она никогда не убеждена окончательно в своих же выводах. Ученые знают, что могут осмыслять мир, только основываясь на зыбких основаниях своих познаний, а эти основания непрестанно трансформируются.
Можно сравнить дело науки в целом с делом картографа. Карта – это не сама территория, но это наилучшее изображение данной территории, которое можно сделать, в частности, если оно нужно для путешествия. С помощью небольшого количества знаков на карте условно отображается реальный мир, настолько, насколько это возможно. Но эта всего лишь карта. И существуют другие карты.
То, что мне кажется по-настоящему интересным, это не научные картины мира, а их постоянное изменение. В меньшей степени поразительны открытия науки, нежели сама магия такого мышления, которое способно ставить под вопрос собственные утверждения и учить нас, десятилетие за десятилетием, изменять наши представления о мире.
История пространства: Анаксимандр
Изменение представлений о пространстве и времени, которому посвящена эта книга, – лишь один пример среди прочих, пример той постоянной эволюции, которая и формирует науку. Понятия пространства и времени, фундаментальные для нашей картины мира, не так давно были подвергнуты переосмыслению Эйнштейном и сохраняют подвижность и сегодня.
Эта подвижность не является спецификой Нового времени. Эйнштейн не был первым, кто изменил и углубил наше ви́дение мира. Многие это делали и до него, и даже более революционным образом: так, Коперник и Галилей убедили человечество в том, что Земля движется со скоростью 30 км в секунду, Фарадей и Максвелл заполнили пространство электрическими и магнитыми полями, Дарвин объяснил, что у нас с божьими коровками общие предки…
И это движение мысли намного древнее, чем эпоха, к которой относятся перечисленные примеры. Я не думаю, что можно действительно понять, что означают все современные трансформации понятия пространства, не восстанавливая их исторического контекста. Позвольте мне рассказать начало этой замечательной истории.
Все древние цивилизации разделяли мир на две части: земля внизу и небо вверху. Этот образ – один и тот же у древних египтян, древних евреев, месопотамцев, китайцев, представителей первых цивилизаций Индии, майя, ацтеков и индейцев Северной Америки. Для всего человечества в древние времена пространство имеет, таким образом, «верх» и «низ». А под Землей находится еще земля, или, может быть, огромная черепаха, или громадные столбы – в любом случае что-то, на что Земля опирается и что поддерживает ее и не дает ей «упасть».
Мы знаем имя человека, который первым изменил эту картину мира: это Анаксимандр, ученый и философ, живший в VI веке до н. э. в Милете, греческом городе на побережье современной Турции. Именно он предложил и в итоге внушил остальным новое понимание того, что́ все мы видим. Небо, сказал он, не только над Землей, оно вокруг нее со всех сторон, и внизу тоже, а Земля – это «большой булыжник», который парит в пространстве.
Как можно понять, что Земля – это булыжник определенного размера, парящий в пространстве? Если внимательно присмотреться, указания многочисленны. Можно, к примеру, подумать о том, что Солнце, Луна и звезды заходят на западе и вновь появляются на востоке. Не ясно ли отсюда, что они должны проходить под Землей, чтобы описать круг? И значит, там, под Землей, должно быть пустое пространство. Анаксимандр рассуждал так же, как рассуждаем мы, когда видим, что кто-то исчез за домом и появился с другой стороны: значит, за домом есть проход. Можно найти и другие доводы, более сложные, но весьма убедительные. К примеру, тень Земли падает на Луну во время затмения, и это означает, что Земля – тело определенного размера.
