– Да. У них там какой-то прибор, типа детектора лжи. Поняли, что я говорю правду, и отпустили.
Сергей кивнул, а затем сказал сказал извиняющимся тоном:
– Ты прости, что в первый момент тебя заподозрил. В инквизиции абы кто не служит, да и ведьмы редко когда ошибаются. Это потом я, как поостыл, понял, что не мог ты такого спланировать, не мог хладнокровно убить этих подростков, какими бы говнюками, – тут он печально усмехнулся, – они ни были.
– А я, честно говоря, думал, что всё, конец. Что меня сейчас в кандалы закатают или пытать начнут, признание выбивать, – поделился я своими переживаниями.
Глушаков покачал головой и произнёс, не забывая посматривать по сторонам:
– Это магическая инквизиция. Тут давно уже совсем другие способы узнать правду. Хотя и пытки бывают, когда просто так ментальный блок сломить не получается.
– Видел? – спросил я с любопытством.
– Ощутил, – лаконично бросил Глушаков, и я вновь проклял себя за неуёмное любопытство.
Однако… Юрьич, выходит, и тут побывать успел, да ещё под пытками. То-то этот Амнис его узнал. Стоило бы, наверное, задаться вопросом: «А где Сергей ещё не был?» – но спрашивать о таком напрямую неэтично, и я промолчал.
– Пойдём, – между тем добавил тот, вновь подвешивая магический светильник над нашими головами. – Завтра, чувствую, будет долгий день…
* * *
До академии мы добрались без приключений, чему я был безмерно рад. Хватит на сегодня. Да и на завтра с послезавтра тоже. Я даже мысленно сам себе дал зарок: больше за стены академии ни ногой. По крайней мере, пока не стану таким же, как Юрьич.
Так что уже у нашего кампуса я остановил глубоко задумавшегося Глушакова и с ходу ошарашил его вопросом:
– Серёг, а ты можешь научить меня драться?
Изумленно поглядев на меня, он переспросил:
– В смысле? Магическому бою?
– И это тоже, но сначала, наверное, просто драться, – я был уверен, что Глушаков не станет надо мной насмехаться, поэтому говорил абсолютно серьёзно и откровенно. – Я ведь не дрался никогда в жизни. Не веришь? А это так.
Не знаю, что на меня накатило в тот момент. Но вдруг проснувшееся чувство бессилия – ведь всё, что я смог, это стоять и смотреть, как нечто убивает двух подростков – выедало меня изнутри, жгло словно ядом, и чем ближе мы подходили к академии, тем сильнее. А сейчас оно буквально заставляло меня выталкивать из себя слова, что были всё злее и злее.
– Я всегда искал компромиссы, убеждал себя, что это правильно, учился не замечать презрительные усмешки одноклассников, говоря себе, что, мол, закончится школа – и эти хулиганы мигом поймут, как неправильно они себя вели, и даже, может быть, извинятся передо мной. Я убегал и считал незазорным извиниться, даже если за собой причин извиняться не видел – мне же не тяжело… Ну и что, что за мой счёт самоутверждались другие… Чёрт, да мне уже тридцать четыре, а я каким-то говнюкам вдвое младше меня не могу ничего толком возразить, потому что меткий и остроумный ответ, которым я мог бы элегантно отбрить обидчика, приходит ко мне тогда, когда поезд давным-давно ушёл! И мне остаётся только мысленно представлять – а как бы я ответил, а как бы он, словно помоями облитый, заткнулся и, осмеянный собственными подпевалами, в слезах от меня убежал…
Сглотнув и чуть отвернувшись, я продолжил с горечью в голосе:
– Я всегда, наверное, был трусом. Всю жизнь жил под лозунгом: «Лучшая драка – эта та, которой удалось избежать». Вот только это ни черта не работает!
Я всё же сорвался на крик, ненавидя себя в этот момент.
– Ты не трус, – вдруг произнёс спокойный и уверенный голос моего товарища.
Оказавшийся сбоку от меня Сергей поднял голову, разглядывая вторую из местных лун, что как раз заняла положение в зените. А затем, повернув ко мне посеребренное лунным светом лицо, сказал:
– Трус никогда бы не помчался на помощь в тёмный переулок. Трус не попытался бы сделать хоть что-то, особенно если бы не умел почти ничего. Трус, в конце концов, ни за что не решился бы остаться на отверженной специальности. Нет, никакой ты не трус. А в остальном я тебе помогу.
Улыбнувшись, Глушаков протянул мне раскрытую ладонь.
– По рукам?
– По рукам!
Глава 8
Кое-как добравшись до родного чердака, я с кряхтением забрался через люк и прямо как был, в одежде, завалился на кровать. Свет зажигать не стал – хватало лёгкого лунного из незапертых слуховых окон, да и обстановку я знал прекрасно, сам ведь всё убирал и расставлял.
За всеми этими треволнениями: нападением твари, арестом, допросом – давно уже перевалило за полночь, но сна не было ни в одном глазу. Я тяжело вздохнул, в который раз нецензурно помянув свой первый выход в город.
– А я уж думала, что не дождусь тебя…
Эффект от прозвучавшего в темноте голоса был подобен выстрелу. Я вздрогнул и подскочил на постели, со страхом вглядываясь в темноту. Бросило в пот, а сердце вдруг застучало быстро-быстро, отдавая пульсацией в висках.
«Та тварь?!» – мелькнула шальная мысль. Однако секундой позже я понял, что голос не тот совсем – женский и какой-то знакомый. Да и Серёга говорил, что сюда подобным существам хода нет – даже если не выдержит периметральная защита, сигнализация поднимет такой вой, что тут через пять минут окажется с полсотни жаждущих крови злых магов.
Вспыхнул небольшой лилово-фиолетовый огонёк, в свете которого я, снова вздрогнув, различил точёное лицо завкафедры Проклятий.
– И давно ждёте? – резко пересохшими губами спросил я.
– Почти час, – ответила она, а затем, вдруг достав тонкий мундштук с уже воткнутой в него сигаретой, не торопясь закурила.
«Через полчаса как я вышел от инквизиторов…»
Я смотрел на девушку, что так бесцеремонно оккупировала… А, нет. Не оккупировала. Она сидела, небрежно откинувшись и закинув одну ногу на подлокотник, на массивном троне, который обвивал, раскрыв крылья, чёрный дракон. Каменном троне с каменным драконом…
Надо понимать, что раньше подобного на чердаке не водилось. А значит, мадмуазель Элеонора припёрла его с собой. Чтоб впечатление произвести, видимо.
Сердце понемногу угомонилось, больше не пытаясь выскочить из груди, и я медленно, перебарывая накатившую слабость, сел на кровати. Ещё раз окинул завкафедры взглядом, теперь уже более внимательным. Впечатление она таки производила, в основном – сползшим с ноги на подлокотнике по самое не хочу платьем.
«Хорошая фигура», – чуть заторможенно – сказывалась усталость – подумал я, а затем внезапно понял, что и лицо у неё совершенно нетипичное для среднестатистической ведьмы: аристократичное, с идеальными пропорциями, красивое…
– До меня тут дошли кое-какие слухи, – не дождавшись от меня вопросов, негромко проговорила она. – В частности, что к гибели двух учеников академии причастен ученик моего курса, да ещё и мужчина.
