– Живо! Где вы встретили теней?! Здесь, в академии?!
– Нет, – вновь устало помотал головой я, – в другом мире.
– В каком другом? – уточнила она, слегка расслабившись. Известие, что эти самые тени остались где-то далеко, заметно её успокоило.
– В моём…
– Погоди, – властно вмешалась Марна, сделавшая стойку ещё при слове «тени» и продолжавшая внимательно слушать наш диалог. – Это же техномир без внешней подпитки, так? Вне магического источника они не живут.
– Там был какой-то магический артефакт, – неохотно произнёс я, продолжая внимательно приглядывать за целительницей, колдующей над Глушаковым.
– Ещё и артефакт!..
Элеонора, не сдержав крепкого словца, попыталась взять меня за отворот форменной куртки, но я сбил её руку, отмахнувшись, и ответил прямым взглядом во вспыхнувшие гневом глаза.
– Вы что там, на магов местных напали?! – снова требовательно вклинилась Марна.
– Да, – ответил я и, устав от никак не заканчивающегося допроса, буркнул: – Всё, больше ничего не скажу.
– Я твоя завкафедры!..
– Я куратор от администрации академии!..
Тут же взъярились обе стервы. Они дёрнулись было ко мне, планируя схватить с двух сторон в попытке то ли наказать, то ли разорвать меня на две половинки, но тут накатила волна ярости, и, почувствовав подымающуюся изнутри силу, я выплеснул её, буквально чувствуя, как она словно сквозь поры сочится по всему моему телу наружу, обволакивая его колышущимся тёмным саваном. Даже глаза и рот.
Серое марево окутало меня, каким-то странным образом делая ночь светлей и расчерчивая цветными узорами стоящих вокруг магов. Словно в замедленной съемке я увидел, как руки магичек проходят сквозь меня в бесплодной попытке ухватить, а магистерша проклятий, глядя на меня расширяющимися глазами, медленно произносит одно лишь слово: «Покров…»
И всё, больше ничего не помню.
* * *
Очнулся я на больничной койке, что, в общем-то, начало становиться уже какой-то традицией, что ли. Осторожно приподнялся, ожидая каких-нибудь болезненных ощущений, могущих сигнализировать, что у меня отказало на этот раз, но на удивление ничего не болело и вообще чувствовалась какая-то даже лёгкость в теле.
– А, проснулся всё-таки, – донеслось сбоку, и, повернувшись, я увидел полулежащего на такой же, как и моя, койке Глушакова. Сергей был одет в какой-то махровый халат, держал в руках бумажную газету, которую опустил при моём пробуждении, и лучился доброй и одновременно грустной улыбкой.
– Проснулся, – кивнул я, садясь на постели полностью. Посмотрев на руки в белой пижаме, хмыкнул: – Прям доброе утро какое-то. И долго я спал?
– С неделю точно, – ответил Сергей.
Я изумлённо почесал затылок, крякнув от неожиданности:
– Эк оно, – и спросил: – А чего это вдруг? Или меня наши магички от избытка чувств чем-то тяжёлым приложили?
– Да нет, ты сам себя приложил, если можно так выразиться, – Сергей вздохнул. – Ни один мужчина из тех, кто решался прикоснуться к ведьмовской силе, никогда не мог даже приблизиться к покрову тьмы, а ты смог. На секунду, исчерпав последние остатки резерва, но смог. Кончилось, правда, магической комой, но всё равно. Официально поздравляю тебя, Паша, ты и в самом деле уникум.
– Аватар, – вновь хмыкнул я.
– Резерва б тебе побольше раз этак в тысячу, и мог бы на аватара замахнуться, – усмехнулся Глушаков. – Но ты и так уже, считай, в анналы магической истории попал.
– Лишь бы не в аналы, – суеверно постучал я костяшками пальцев по деревянной основе кровати. – А ты, кстати, сам-то как? – поинтересовался у товарища.
– Да так себе, – вздохнул Глушаков, – пожёг я себе манотоки хорошо, энергетическое тело буквально из ошметков сшивали. Жена точно прибьет, когда узнает. Теперь полгода минимум восстановлением заниматься.
– Ты это, – я замялся, чувствуя себя виноватым, как-никак, без моего участия тут не обошлось, – извини, что так вышло.
– Да брось, – махнул Сергей рукой, – это ведь моё желание было. Да и кто же знал, что у этого гада амулетик такой интересный.
– А что это, кстати, за тени были? – спросил я, укладываясь обратно на простыни и подтыкая под голову подушку.
– О, брат, – начал Глушаков, потирая шею, – это та ещё гадость. И если в нашем родном мире она просто трудноубиваема, потому что энергия в амулете не бесконечна, то здесь, прежде чем её убить, надо ещё как-то обрубить ей доступ к магическому фону, откуда она постоянно сосёт магию. А это, знаешь ли, не самое лёгкое дело.
– То-то Элеонора аж с лица спала, когда я про них сказал, – вспомнил я побледневшую магичку.
– Ты просто не представляешь, как это страшно, особенно когда их не одна и не две, а рядом нет инквизитора, чтобы перекрыть подпитку, – сухо произнёс Сергей. – Элеонора… Она когда-то была в заслоне, призванном удержать дюжину теней до подхода боевой группы инквизиции. Пару лет назад. Тогда из более чем двухсот мастеров и десятка магистров выжило меньше половины.
– Извини, – тихо произнёс я.
– Не извиняйся, ты просто не знал. Теперь знаешь.
Тут скрипнула дверь, и в палату вошла миниатюрная девушка в одеянии целителя. Увидев, что мы не спим, она деловито поинтересовалась:
– Как самочувствие? – а затем сразу: – Кушать будете?
– Нормально, – хором отозвались мы и так же хором продолжили, отвечая на второй вопрос: – Конечно будем!
– Вот и славно! – заулыбалась девушка.
Кормили нас прямо в палате. Занесли каждому по столику, который ставится прямо на кровать, и накрыли, после чего я, азартно потерев руки и выкинув из головы все остальные мысли, начал с аппетитом жрать-c. А что вы хотели, неделю не емши-то. Чем уж там меня поддерживали всё это время – не знаю, может, эликсиры какие вливали или на внутривенном, но хрумкал я с таким наслаждением, что только за ушами трещало. Покосившись на так же сметающего всё с тарелок товарища, понял, что это чувство у нас обоюдное.
Но стоило нам плотно отобедать (или уже отужинать?) и, сыто рыгнув, отвалиться обратно на подушки, как в палату стремительно вошла ослепительно красивая мадам со знаками различия – тут я мысленно ахнул – магистра светлой магии. Почему мадам? Ну так глаза у нее были вот совсем не девичьи, да и магистр всё-таки. Это Элеонору я мог девушкой называть, сознательно не уточняя, сколько ей там стукнуло, чтобы не наносить себе моральную травму – всё же пару раз чуть до секса не дошло.
В развевающихся от стремительного шага одеждах эта женщина была чудо как хороша, а праведный гнев сделал её лицо ещё красивее, когда она остановилась подле кровати Глушакова.
– Очнулся!
Сказано это было с таким язвительным упрёком в голосе, что Сергей счёл за благо тут же юркнуть под одеяло, оставив снаружи одни глаза, и уже оттуда тоненько проблеял:
