Эрика, разумеется, понимала, что, уничтожив один экземпляр, она не может поручиться, что кто-то не покажет заметку Адаму или не расскажет ему об этом, что, по сути, одно и то же. Наверняка многие его коллеги или те, с кем он постоянно общается, уже прочли заметку или же им рассказали об этой пикантной истории, поэтому Эрика несколько дней жила в постоянном напряжении, ожидая, что вот сейчас вернется Адам и затеет неприятный разговор.
В одном Эрика была абсолютно уверена: если Адам узнает о заметке, ей об этом обязательно станет известно. Не в правилах Адама было уклоняться от обсуждения чего бы то ни было, да и не такой он был муж, чтобы принять решение, не дав высказаться жене. Но он упорно молчал, и, когда прошла неделя, Эрика стала потихоньку успокаиваться. Потом она объяснила себе это следующим образом: видимо, все считали, что Адам знает, и поэтому, не желая его огорчать или смущать, избегали заводить разговор на столь деликатную тему. Как бы там ни было, Эрика была благодарна судьбе, что все так обошлось.
Благодарна она была судьбе и за то, что имела возможность оценить свои отношения с обоими мужчинами – Адамом и Пьером. Получалось, что Адам во всем, кроме постели – и, увы, редких теперь минут общения, – был на голову выше Пьера. К сожалению – а может быть, и к счастью для Эрики, – постель продолжала играть для нее важную роль, поэтому она согласилась снова встретиться с Пьером несколько дней спустя, но на этот раз соблюдая все меры предосторожности, – на канадском берегу реки, в Виндзоре. Надо сказать, что из всех свиданий это оказалось наименее удачным.
Дело в том, что Эрика восхищалась интеллигентностью Адама. Пьер же этим достоинством не обладал. Несмотря на свою безумную занятость, Адам никогда не терял контакт с окружающим миром – он всегда отличался чувством ответственности и имел твердые убеждения. Эрике доставляло удовольствие слушать Адама – особенно когда разговор не касался автомобилестроения. А вот когда она однажды спросила Пьера, что он думает о спорах относительно строительства в Детройте так называемых государственных жилых домов, о чем уже несколько недель шумели газеты, выяснилось, что он об этом даже и не слыхал. “Я так считаю, все это меня никак не касается”, – был его ответ. Он, например, никогда не участвовал в выборах. “Признаться, я даже не знаю, как это делается, да и неинтересно мне”.
Так Эрика начинала кое-что понимать: чтобы роман был приятен и удачен, одной постели мало.
Как-то Эрика спросила себя, с кем из всех знакомых ей мужчин она предпочла бы завести роман, и выяснилось, что с Адамом.
Только вот если бы Адам еще выполнял все супружеские обязанности.
Но это случалось довольно редко.
Размышления об Адаме преследовали ее еще несколько дней вплоть до того вечера, когда Хэнк Крейзел пригласил их к себе в гости в Гросс-Пойнт. У Эрики сложилось впечатление, что бывшему морскому пехотинцу, а ныне поставщику автомобильных частей удалось вытащить на свет все лучшее, что было в натуре Адама, и она с увлечением следила за беседой о молотилке Крейзела, в ходе которой Адам с таким знанием дела задавал вопросы. Лишь позже, когда они возвращались домой, Эрике вспомнился другой Адам, который принадлежал только ей, – некогда пылкий любовник, а теперь, видимо, утраченный, – и ее охватили злость и отчаяние.
И когда позже в тот вечер Эрика объявила Адаму о своем намерении развестись с ним, это было сказано всерьез. Жить вместе и дальше казалось бесполезным. Ни на другой день, ни в последующие дни Эрика не изменила своего решения.
Она, правда, не предпринимала ничего конкретного и не выехала из дома на озере Куортон, но спала по-прежнему в комнате для гостей. Просто она считала, что требуется время, чтобы попривыкнуть к перемене – пожить в чистилище.
Адам не протестовал. В отличие от Эрики он, по-видимому, считал, что время может сгладить их разногласия. А пока она продолжала вести хозяйство и согласилась встретиться с Пьером, который сообщил ей по телефону, что программа гонок позволяет ему ненадолго заехать в Детройт.
* * *
– С тобой что-то случилось, – сказала Эрика. – Я это вижу. Почему же ты молчишь?
Пьер был какой-то неуверенный в себе и смущенный. Как все юнцы, он не умел скрывать своего настроения.
– Да вроде ничего особенного, – ответил он, лежа рядом с ней в постели.
Эрика приподнялась, опершись на локоть. В номере мотеля царил полумрак: войдя в комнату, они задернули занавески. Тем не менее было достаточно светло, и Эрика четко различала все вокруг: тут было совсем как в других мотелях, где они бывали, – стандартная серийная мебель, дешевые светильники. Эрика бросила взгляд на часы. Было два часа дня. Они находились в пригороде Бирмингема, так как Пьер сказал, что у него нет времени переправляться на другой, канадский берег реки. Погода хмурилась, в сводках предсказывали дождь.
Эрика снова повернулась к Пьеру, чье лицо она тоже видела достаточно четко. Он улыбнулся – чуть устало, как показалось Эрике. Светлые волосы Пьера были взъерошены – должно быть, она тому виной.
Она действительно привязалась к Пьеру. Даже прорывавшаяся в Пьере самоуверенность – звездная болезнь, которую она сразу в нем подметила, – воспринималась ею лишь как привлекательная мужская черта.
– Только давай не крути, – настаивала Эрика. – Скажи мне прямо, в чем дело?
Пьер отвернулся, пытаясь дотянуться до брюк, чтобы достать из кармана сигареты.
– Ну хорошо, – проговорил он, не глядя на нее, – тут, пожалуй, дело в нас самих.
– Что именно?
Он закурил сигарету и выпустил струю дыма в потолок.
– Теперь мне придется чаще бывать на гонках. И реже в Детройте. Я подумал, что обязан тебе об этом сказать.
Воцарилось молчание – словно холодная рука сжала сердце Эрики, но она всеми силами старалась и виду не подать. Наконец она нарушила молчание:
– Это все или ты хотел сказать мне что-нибудь еще? Пьеру явно было не по себе.
– А что еще?
– По-моему, тебе лучше знать.
– Просто.., видишь ли, мы ведь встречались довольно часто. И уже давно.
– Действительно давно. – Эрика старалась не сбиться с беззаботной интонации, понимая, что ссориться сейчас было бы ошибкой. – Целых два с половиной месяца.
– Вот это да! И только? – В его голосе послышалось искреннее удивление.
– Тебе явно показалось, что дольше. Пьер изобразил на лице подобие улыбки.
– Не в этом дело.
– А в чем?
– Черт возьми, Эрика, просто мы какое-то время не будем видеться!
– И как долго? Месяц? Полгода? Или даже год?
– Зависит от того, как пойдут дела, – неопределенно ответил он.
– Какие дела? Пьер пожал плечами.
– А потом, – не отступалась Эрика, – по прошествии этого неопределенного времени ты позвонишь мне или я должна звонить тебе? – Она понимала, что слишком нажимает, но его отговорки начинали ее раздражать. Поскольку он молчал, Эрика сказала:
