— Знаете, что, Александр Вячеславович? Вы, безусловно, имеете право заниматься своими хобби где хотите или когда хотите. Только не вздумайте в следующий раз свои техники отрабатывать на мне. Я не подписывалась работать ручной обезьянкой или любимой домашней кошкой, на которой можно оттачивать мастерство дрессировки. Захотите повысить уровень секретности, захотите объяснить, что именно из ДСП подписать — ваше право, но не смейте ставить на мне свои дурацкие эксперименты!
О, да, я наконец — то добилась нужного эффекта. И пусть ноздри Преображенского не вздымались подобно алым парусам, взгляд его выдавал хозяина с потрохами. Сейчас опять какую — нибудь психологическую чушь выдаст и отправит меня восвояси. Ничего не скажешь, хорошо отметила предобеденное время.
Суперменович пытался справиться с эмоциями, я это видела невооруженным глазом. Потом, видимо, понял бесполезность своего занятия и тихо выдал:
— Лей, у вас глаза светятся.
— У вас тоже, Александр Вячеславович.
— Я знаю… — он устало прикрыл лицо ладонью. — Я знаю.
Выходила я от него, все еще кипя от бешенства. Удивительным оказался тот факт, что четверка девочек — одуванчиков уже сидела на своих местах. Черт, кажется, заключительную часть моего проникновенного монолога слышал не только Преображенский… Черт. Кажется, я пропустила обед! По крайней мере, беглый взгляд на часы подсказал, что времени у меня остается только на то, чтобы добежать до рабочего места.
Ниночка на общем фоне выделялась особенно: вот уж кто не ожидал от тихони из IT-отдела таких слов, еще и начальнику кадров спущенных без зазрения совести. А я решила еще и советом Преображенского воспользоваться, пока настроение позволяло. Приблизившись к столу нарушительницы работы отдела, я с нажимом произнесла:
— Еще раз к патч — корду притронешься или, что хуже, из гнезда вытащишь — пеняй на себя. Свидетель у меня имеется.
Немая сцена была словно бальзам на мою душу после того, как ее вывернул Преображенский. Гордо подняв голову, кабинет я наконец — то покинула. Несколько глубоких вдохов примирили с окружающей действительностью, так что в помещение, где находился наш отдел, уже заходила со спокойным видом.
— А Наташка не с тобой? — удивленно поднял красивые прямые красивые бровки над своими очками — стрекозами наш Игорек, стеснительный администратор баз данных. Иногда мне казалось, что он к моей закадычной подружке питает нежные чувства, оттого — то легкая тень сожаления всегда сквозила в его отношении: Наталья мужчин младше себя по возрасту совершенно не воспринимала, а Игорек только недавно университет окончил.
— Нет, — ответила я. — Меня кадровик промутузил у себя весь обед.
На лице молодого человека сделалось совершенно изумленное отношение:
— Преображенский?
— Других кадровиков там нет, — раздраженно бросила я. — Эксплуататор личного времени, чтоб его!
— А мне нормальным мужиком показался… — задумчиво изрек Игорь.
— Похоже, от него тут все, кроме меня, оказались в восторге, — я развела руками в стороны, будто подтверждая нелицеприятность собственного вывода. — Скажи Олежке, что мы скоро будем и не потерялись, океюшки?
— Заметано, — кивнул, возвращаясь к событиям на собственном мониторе, парень, а я отправилась в единственное место, где в рабочее время могла прятаться Наташка. В туалет, то есть.
По раздававшимся изнутри одной из кабинок всхлипам я догадалась, что обед прошел не так, как планировалось. Злость обуяла с новой силой: очевидно, интеллектуальным дегенератом не только Преображенский оказался. Ничего другого я подумать не могла в принципе, потому что Наташка, хоть и вела себя порой, как стопроцентная блондинка, мозгами обладала холодными и рассудительными. И чтобы довести ее до тихой истерики, требовалось крайне нестандартное — и очень неудачное для носителя — мышление.
Определив, где именно заседает подруга, я забарабанила в дверь кабинки снаружи:
— Вылезай давай. Юбку помнешь, оно того не стоит.
— Не — е–е — е–т! — провыла изнутри Наташка. — Я сегодня заявление на увольнение напишу…
— Чего? — я опешила от подобного заявления, я потом принялась с удвоенной силой вытаскивать девушку. — Ты чего это удумала? Мне тут моральная поддержка во всех проявлениях требуется, а она — увольняться? Нет уж, дорогуша, мы в ответе за тех, кого приручили. Приручила меня — изволь выполнять вои обязанности до конца!
Всхлипы с той стороны прекратились, а спустя несколько мгновений щелкнул шпингалет на дверце, возвещающий о том, что Наташка подружилась с рассудком. Потом она и сама показалась — с потекшей тушью, покрасневшими глазами, в общем, макияж стоило бы хорошенько подправить.
— Что случилось? — шмыгнув носом и совершенно не обращая внимания на то, что творится с лицом, спросила моя любимая блонди.
— Иди, умывайся, — велела я, указывая на близлежащие раковины. — Я пока в отдел сгоняю за твоей сумочкой.
Когда спустя пять минут, заодно предупредив босса, что немного задержимся, я вернулась в уборную, Наташка, несмотря на отсутствие очищающиx тoников, стоялa там с абсoлютнo чиcтым лицoм. Слезы еще кaтились из глаз, но я уже чувствовала прогресс. Оставалось только направить ее эмоции в нужное русло.
— Я не обедала, — просветила я ее, протягивая сумочку и с удовлетворением отмечая, как из содержимого начинают отделять тушь, тени и влажные салфетки для освежения лица.
— Да ты что! — удивилась Наташка, и я сделала как можно более жалостливый вид.
— Меня Преображенский у себя продержал весь обед.
— Зачем?! — кажется, кто — то и думать забыл о недавнем великом горе. Ничего, я причину обязательно узнаю. Кто — то кровью за Наташкины слезы ответит!
— Узнавал всю подноготную, — выплюнула я. — Ему бы в дознаватели: все пытался выяснить, отразилось ли на моей психологической картине отсутствие биологических родителей.
— А мне таким милахой показался… — Наташка почти в точности слова Игорька повторила. — Вот же сволочь. Разве у нас в уставе прописаны подобные формы общения с персоналом?
— Судя по всему, он новый устав напишет, лишь бы была возможность докапываться до остальных, — раздраженно бросила я. — И Ниночка еще до кучи крысой оказалась: специально машину от сети отрубила, чтобы Суперменович меня вызвал, а девок, наоборот, на обед пораньше отправил.
— Вот крыса! — горячо поддержала меня подруга. — Все они, тихони, такие… — прохрипела внезапно она, так и не начав красить глаза, и снова разревелась.
Тут уж я не выдержала: прижала к себе и позволила всласть наплакаться. Когда рыдания утихли, спросила:
— Что?
— Он…козло — о–о — о–м оказался! — тихо провыла Наташка, всхлипывая.
— Я не удивлена, — спокойно заметила я, гладя подругу по голове. — Что конкретно он натворил?
