Отшатнувшись от второй половины моего соседа, а заодно и от молчаливого Преображенского, я прижала пальцы к виску и со стоном попросила:
— Майчик, а ты можешь орать не так истошно? Совсем нервный стал, пока внутри меня проживаешь. На полтона потише, пожалуйста.
— Вернулся? — скупо улыбнулся Диорн. — Что ж, я рад. Теперь ни один лейнианец не станет для Мая преградой.
— Просто замечательно! — воодушевленно заявила я. — Раз уж вы в таком хорошем настроении, могу ли я надеяться на исполнение еще одной просьбы?
— Какой? — к Диорну вернулось его обычное спокойствие.
— Я хочу, чтобы во время процедуры господин Преображенский присутствовал рядом с рекреационной камерой.
Пусть он и говорил мне, что надеется на мою лейнианскую реакцию, я ни на мгновение не поверила, что все пойдет по заданному сценарию. Человеческого во мне было намного больше, чем они могли себе представить. А человек эту процедуру не переживет. Так пусть Преображенский плоды своего труда наблюдает воочию. Напоследок я отомщу за себя сама.
— Сделаю все возможное, чтобы быть, — сухо ответил Саш. Смысл моей просьбы он понял правильно. Удивительная способность к самообучению, но, кажется, на примере со мной он принялся потихоньку разбираться в особенностях женской психологии.
— Что ж, раз уж все так замечательно сложилось, Александр покажет комнату, в которой вы будете жить до состыковки с орбитальной станцией, — удовлетворенно заметил Диорн. — До встречи, Лейквун.
И я неспешно отправилась за кадровиком снова. То, что я посчитала лифтом, на проверку оказалось странной цилиндрической штукой, состоящей из вспыхивающих на уровне подошвы ботинок светящихся небольших платформ. Саш указал на одну из них и жестом подозвал к себе:
— В первый раз может быть страшновато.
Я послушно оказалась рядом, не задавая вопросов, позволила обнять себя за талию, отмечая, что после мягких прикосновений Диорна Преображенский воспринимается роднее. Нет, нельзя было позволять ему те вещи, которые допускают друг по отношению к другу люди, состоящие в крепкой эмоциональной связи. И то, что Саш называл выражением симпатии к женщине, мною воспринималось не иначе как предложение к продолжению отношений, выходящих на новый уровень.
Он подвел меня к ближайшей платформе и показал, как именно вставать на нее. Возникло ощущение погружения во что — то мягкое и напоминающее облака. Преображенский увидел что — то на моем лице, что показалось ему забавным, поскольку следующие слова произносил с улыбкой:
— Борткомпьютер, в сектор отдыха, пожалуйста.
— Время перемещения двадцать секунд, господин Преображенский, — отозвался приятный и вежливый женский голос.
— Муни? Это ты? — обрадованно переспросил Саш.
— Борткомпьютер номер МП-54 «Земля — Лей», кодовое имя «Муни», приветствует господина Преображенского и госпожу Лейквун на борту корабля «Орайон».
— Почему не определила принадлежность Лей ни к одной из семей? — требовательно спросил кадровик.
— Затрудняюсь ответить. Прошу прощения. Принадлежность не определена. Высокая концентрация ведущих генов.
— Спасибо, Муни. Я так и думал, — «успокоил» механическую женщину Суперменович, так что даже я позавидовала. — Сохранишь наш разговор в секрете?
— Господин Преображенский является единственным из моих создателей, обладающим подобной привилегией. Можете не спрашивать. Я все сделаю.
— Спасибо, Муни. Ты настоящий друг, — поблагодарил Саш настоящего робота, и как раз в это время мелькающие огоньки рассеялись, а мы шагнули в появившуюся перед нами дверь. — Для экономии пространства внутри модуля была разработана технология быстрой телепортации из зала высадки в любую точку, пригодную для жизнедеятельности биологического организма, — пояснил он для меня. — Сейчас я покажу твою комнату.
— Муни — это искусственный интеллект? — я спросила о том, что в данный момент интересовало меня больше всего.
— БИИ — Био — искусственный интеллект, — тут же поправили меня. — Она обладает всеми преимуществами мгновенных вычислений высшего порядка и снабжена необходимым комплексом эмоций. Как видишь, для некоторых представителей даже делает скидки на небольшую ложь во благо.
— Да она с тобой кокетничала, — возразила я. — Причем в не самой завуалированной форме.
— Муни все же женского рода, — снисходительно ответил Преображенский. — Будь ее прототипом ты, она бы ни за что так не сказала. Но я, к счастью, могу пользоваться своим влиянием на генетическом уровне при общении с ней.
Я только глаза закатила — ох, уж эта мне чужая сексуальность для всех самок в радиусе целой планеты. Потом вспомнила, собственно, предмет разговора и решила полюбопытствовать:
— Что значит «принадлежность не определена» и «высокая концентрация ведущих генов»?
— Твоя комната, Лей, — вместо ответа указал на ближайшую дверь Преображенский.
Выход из пространства светящихся платформ обернулся внушительным коридором с вереницей дверей по одной стороне, подсвеченным с помощью светящихся трубок под потолком, тянущихся по всей его длине. С другой стороны находились иллюминаторы, через которые я увидела внешнюю обстановку, то есть не что иное, как палаточный городок на окраине Просквы в лучах заходящего Солнца. Вот я и оказалась внутри «Орайона»… Преображенский открыл дверь, поясняя:
— Если захочешь заблокироваться изнутри, просто попроси об этом Муни. Она откроет в принудительном порядке только в случае экстренной опасности на корабле.
— А если я вдруг передумаю отдавать Мая и запрусь здесь, угрожая голодовкой?
Преображенский улыбнулся:
— Это будет расценено именно как экстренное положение и опасность.
— Понятно.
Я шагнула в темноту будущей камеры заключения, и почти сразу же вспыхнул свет. Это стало вторым впечатлением, после абсолютной белизны внутренностей, от нового жилища. Казалось, он исходил отовсюду: сверху — яркий, режущий глаза, в стенах более мягкий, но все равно неприятный. Снизу шло приглушенное сияние, но я все равно прикрыла глаза и спросила:
— Вы что, фанаты света? Я так ослепну с вами, чертовы инопланетяне!
— Муни, приемлемое человеческой природе излучение, — тут же велел Преображенский, и находиться внутри комнаты стало на порядок легче. Проморгавшись, я даже успела осмотреться, с удивлением обнаруживая полное отсутствие какой бы то ни было мебели. В недоумении уставившись на провожатого, я не смогла сдержать недовольного возгласа:
— Мне еще и спать не полу перед тем, как сдохнуть?!
— Почему на полу? — не понял Преображенский.
— Потому что в этой белой прямоугольной коробке нет ничего другого, на что бы можно было уложить свою тушку отдохнуть!
Кадровик вздохнул:
