— А теперь мне кажется, что вы подстегиваете меня на бунт, — прищурилась я.
— На планете Лей бунта по определению быть не может, — в комнату вернулась Амандин с чашкой дымящегося чая. Поблагодарив ее взглядом, я приготовилась слушать еще тщательнее. — Просто некоторые представители цивилизации считают необходимым проведение глобальных перемен в нашем сознании.
— Каких, например? — спросила я.
— Все очень просто, Лей, — улыбнулся Август. — Для этого достаточно вернуть в наши ДНК один — единственный ген.
— Какой же?
— Свободную волю, — пояснила Амандин. — Когда мы стали работать на благо национального будущего, мы утратили индивидуальность.
— И теперь те, кто считает, что ее необходимо вернуть, а индивидуумам предоставить право развиваться как личностям самостоятельно, назвали себя движением натуралистов.
— Ты сейчас разговариваешь с двумя его представителями, — добавил Август. — Пусть и сами мы — целиком и полностью продукты генной инженерии, а Марию вынашивала капсула, набор генов в ней не изменялся вообще, и родилась она такой, какой могла бы родиться в обычной человеческой семье. И пусть общественные нормы довлели на сознание, индивидуальности невозможно было не заметить. Ей хотелось познать себя. Вот почему она, в конце концов, покинула планету, нося тебя под сердцем.
— Твое зачатие, в том числе, стало возможным благодаря неизмененной генетической карте Марии. Это настоящий успех в целительстве. Потому — то и грозит разразиться довольно ожесточенная полемика на совете, когда вопрос коснется твоего кастового определения: военные просто не захотят уступить возможность смешать свои гены с представителем одной из главных семей, не подверженным проблеме с зачатием.
— Да, но ведь мое родство с Себастьяном еще не подтверждено, — попыталась возразить я.
Комнату огласил протяжный низкий звук, напомнивший мне трубу. Август отлучился в соседнюю комнату, скрытую полутьмой, и через несколько минут, в течение которых мы с Амандин молча потягивали чай, вернулся со скупой улыбкой на губах:
— Устаревшая информация. Ваши с Себастьяном генетические карты не оставили сомнений даже у тех, кто не отметил чрезвычайного внешнего сходства. Совет Двенадцати уже предупрежден о том, что будет обсуждать твою причастность к одной из двух ведущих групп.
— И что мне делать? — упавшим голосом спросила я. Хотя чего стоило еще ждать от безошибочно — совершенной медицины? — Мне нельзя оставаться на планете, иначе я рискую погибнуть из — за неподготовленности к вашему климату. Я уже о вынашивании плода не говорю…
— Просто будь собой, — ко мне подошел Август и легко сжал за плечи. — И не надейся, что останешься там одна. На этой планете у тебя больше союзников, чем ты думаешь.
Говорили мы долго. По рассказам Августа и Амандин я довольно быстро усвоила историю превращения раян в лейнианцев. Просто условия жизни на планете оказались таковы, что гордым исполинам пришлось под них прогнуться, и в итоге, хоть и разными путями, но два звена эволюции оказались в одинаковых экологических условиях. Быть может, у нас и правда было больше общего, чем могло показаться поначалу…
Когда пришла пора возвращаться домой, а я уже покинула старших родственников, Мария вызвалась проводить меня к транспортнику, пока Преображенский готовил все для вылета.
— Так и не получилось поговорить как следует, — шутливо пожаловалась она, но в ее словах я услышала плохо скрываемый страх. Он появился ровно после того момента, когда Август во всеуслышание объявил о нашем с Себастьяном Дорном кровном родстве. И я знала, с чем именно он был связан.
— Как ты здесь? — стараясь не выдать волнения, дежурно поинтересовалась я.
— Если думаешь, что меня пустили на опыты, то глубоко заблуждаешься, — фыркнула мать. — Наши в обиду не дадут. Хотя, конечно, была парочка нескромных намеков от военных, — Мария брезгливо поджала губы. — Зато твой друг не давал скучать — частенько навещал меня.
— Друг? — не поняла я поначалу.
— Майдиорн, — живо пояснила Мария. — Вытаскивал на прогулки, хотя у меня совсем не было на это настроения после возвращения в родные пенаты. Вот вроде и глава целой касты, а время нашел…
Я услышала скрытый упрек в адрес Себастьяна и в который раз уверилась в мысли, что маму на съедение формалисту — отцу отдавать нельзя. Я примерно представляла, во что может вылиться обнародование нашего родства, и обвинение Марии в укрывательстве потомства среди всех подозрений были, пожалуй, самыми несерьезными. Но Себа, как правильно говорила мама, свой шанс упустил. И я не собиралась добавлять ему козырей в рукаве.
— У Мая какой — то интерес к тебе? — с надеждой в голосе спросила я.
— Не думаю, — поморщилась Мария. — Просто приходил и беседовал. Я для него примерно такой же интерес, что и ты для Сашика поначалу, — последнее слово она выделила особо. — Задает вопросы, интересуется, наблюдает…стандартный набор исследователя.
— Кстати, о Саше, — решила я свернуть неудобную для матери тему. — Дед обмолвился, что для возвращения к человечности достаточно вернуть в ваши гены так называемый СВ — свободную волю. Это то, что ты с Преображенским сотворила?
Мария торжественно улыбнулась:
— Не — а! Думай дальше, мелкая.
— Не знаю. Правда, — я сдалась без боя, поскольку опасалась, что предмет обсуждения вполне может нарушить наш с Марией междусобойчик, а узнать о природе кадровика хотелось до рези в глазах. Не знаю, почему, но в свете приближающегося совета…хотелось!
— СВ — это не ген, — в клочья порвала теорию собственного отца Мария. — И именно на примере Сашки я это доказала. Он родился с абсолютно стандартным набором — я даже не прививала ему управленческий вариант. Единственное, что сделала — усилила интерес и желание самосовершенствования. А дальше пошла глубокая психологическая работа. Я заставляла его каждый день узнавать о чем — то новом и делиться наблюдениями. Делать выводы и просчитывать возможные варианты развития ситуации. Таким образом, он обрел свободное сознание. То, что отправится на мои поиски, уже было проявлением зачатков свободной воли — не осознающий себя отдельно от лейнианского общества индивид никогда бы даже не задался подобной целью. Уроки наши также не прошли даром — он продолжал изо дня в день работать над собой. Рос Сашик, росла и его способность сопротивляться лейнианской воле, в том числе — неугодным приказам. И от Алинкиного желания завести совместных детей он очень вовремя решение придумал. Ну а то, что на Земле творил…ты же пыталась на него воздействовать — пусть несознательно, но все же. Это было первым вопросом, который он задал мне, когда мы остались наедине. Почему случилось так, что он отделался всего лишь кровотечением, когда не пожелал повиноваться твоему решению? Потому что это было проявлением свободной воли: в тех условиях, которые были предоставлены ему для развития, он стал не только членом общего социума, но и самостоятельной единицей, у которой не могло не появиться сознания, не подчиняющегося мнению большинства. Я не ломала его ДНК — ты ведь хотела именно об этом меня спросить, не правда ли, Лей? Я просто создала ему нужные условия для развития с целью узнать, сможет ли он самостоятельно вырасти в независимую личность.
