Горничная не знала, о чем шла речь. Вчера она простудила ухо и плохо слышала, еще и четверка головорезов-охранников, что выскочили из кареты и застыли столбами, смотрели на нее как на преступницу. Это мешало сосредоточиться.
Начальник полиции вышел алый как мак и приказал своим людям немедленно покинуть замок.
Карета отъехала. Через минуту господина Эйла хватил удар.
— Помогите мне одеться. — Айрис затащила Эм Ми в комнату, оставив А Ли сиротливо торчать в пустом коридоре. — Надо кое-куда заглянуть.
— Спаси Великий! Вы же едва ходите!
— Я не пойду, а поеду. Эй, А Ли Шин! Можешь смело идти на работу. В планах господина Эйла был серьезный просчет: король жив и умирать молодым не собирается.
— Король болел? — мигом встрепенулась горничная. — Чем? «Развратной» болезнью?
Дверь захлопнулась, и ее стук соединил разрозненные кусочки мозаики в голове А Ли, до сих пор словно принадлежавшие разным картинкам, в одно целое.
— Что, правда? Король?.. Там, тогда и здесь? Кажется, я влип…
Грустное «Р-ряч!», донесшееся издали, это подтверждало.
Глава 16. Тропа линг
Мелиса открыла глаза, когда солнце стояло в зените. Голова гудела, волны тупой боли накатывали безо всякого ритма, в висках прочно обосновались острые иглы. Это было необъяснимо, равно как и легкая тошнота, жжение в области затылка и шеи, и даже затуманенное зрение.
Последнее, что хранила память, — горячий спор с шесс насчет геройствования и безумия. Отдых, медикаменты и крячиные яйца в немеряных количествах подействовали на Ренса благотворно. Он воспрянул духом чересчур сильно и рванулся доказывать, что крепость линг — легкая добыча. Половина бандитов рыскает по лесу (вон, неспокойные птицы подтверждают), а другая занята шесс. Можно подобраться, перерезать их по-тихому и освободить пленников.
Князь заметил, что резать нечем (складной нож Лисы скоропостижно скончался, когда им попытались открыть орех), некому (никто из троицы беглецов не мог похвастаться отсутствием травм) и некогда (противник передвигается верхом и опередить его не получится при всем желании). Мелиса, помнится, вцепилась в Джи Лин Ри с вопросом о том, какие раны он скрывает, и почти добилась ответа. Затем уснула на полуслове и пришла в себя лишь около полудня.
— Князь… — Каждое движение и звук отдавались болью. — Ты где? — В тот момент формальности утратили значение. — Что случилось?
Джи Лин не отозвался, и Лиса внутренне похолодела. Медленно обернулась, мимоходом отметив, что на фоне раскалывающейся головы ушибленная нога — сущий пустяк, вцепилась в колоду, у которой сидела, и дотянулась до плеча неподвижного князя, что валялся на углях и песке.
— Где шесс? — прошептала, слабо теребя его куртку. — Почему ты тоже… Ага. Убить мало этого рыжего гаденыша!
Над колодой нависали безлистые ветки сухого деревца с остатками сморщенных листьев. На одной из них покачивался медальон — дорогая вещица на грязной бечевке. Принадлежать он мог лишь Ренсу.
— Джи Лин! — Мелиса отшвырнула медальон подальше. — Тут какой-то амулет! Он уже выдохся. Слышишь меня? Очнись же! Этот паршивец забрал все, даже мою мелкокалиберную ерунду и спички. И… Знаешь, это не зрение меня подводит, а нос. Все вокруг в дыму!
Князь поднял голову и поморщился.
— Девушка, — сказал, недоуменно глядя на Лису.
— Тебе память отшибло?! — испугалась она. — Я — Мелиса Стау, полукровка из Холмов, хотя по факту из Холмов моя бабушка, а родителей я никогда в глаза не видела, потому что они погибли вместо папаши Фабиана вскоре после моего рождения. Ты — Джи Лин Ри, князь этих самых Холмов. Ну, вспомнил?
— Была девушка. Блондинка.
— Честное слово, мне не интересны твои сны! — облегченно воскликнула Лиса.
— Она вышла из-за насыпи и швырнула в нас что-то блестящее, — гнул свое князь. — Ты уснула мгновенно, я — секунды на три позже. Ренс еще что-то кричал ей… Погоди, мы уже на ты?
Мелиса добралась до источника и со вздохом опустилась на колени у невысокого куста с жесткими листьями. Медленно сунула руки в холодную воду, умылась, щедро брызнула на затылок и спину. Жадно припала к роднику, наслаждаясь каждым глотком как изысканным напитком.
— Не думала, что однажды стану жертвой ограбления и схлопочу солнечный удар, — пробормотала через минуту. — Нынешняя молодежь такая безответственная… Ни уважения, ни тенька. Ни куртки, кстати. Ни моей, ни твоей. Чувствую себя старухой-морализаторшей, но когда-то даже разбойники чтили неписаные правила. Не убиваешь — не калечь, или что-то похожее… А, может, грабишь — покалечь? Эх, голова еще как в тумане…
Джи Лин молча присоединился к ней, поднес пригоршню воды к губам.
— Раньше ты не хромал, князь.
Он уныло кивнул и склонился к роднику, чтобы напиться прямо из узкого потока.
— Лодыжка?
Снова кивок — смущенный и уклончивый.
— На ровном месте?
— Я справлюсь с этим, Мелиса.
— Не сомневаюсь.
Легкая тень и ледяная вода принесли облегчение. Нет, Лиса не была готова пуститься в пляс (или вдогонку за шесс, как требовала душа), но и прощаться с этим миром расхотелось. Терпимое состояние — так она бы это назвала. Вроде и паршиво как никогда в жизни, однако ноги держат, а голова возвращается к работе. Одним словом, жить можно.
— Ты как?
— Как побитый пес, — усмехнулся Джи Лин, — и это я еще не жалуюсь. Проклятье… — Он выпрямился, легко дотронулся до ребер и подавил стон. — Интересно, невезение заразно? Подозреваю, оно перешло на меня от ведьминого внучка. Надо же, сначала дурацкая лодыжка, потом так неудачно упал, что дышать трудно. А дальше что? Воздухом отравлюсь?
Лиса с сожалением оторвалась от воды и смерила взглядом лесистую долину, что простиралась вдали.
— Дымным — запросто. Торфяники загорелись… Очень сильно сомневаюсь, что бандиты будут сидеть в этом дыму. — Она подошла к князю и принялась расстегивать пуговицы его рубашки. — Они вернутся в крепость.
— Что ты делаешь, Лиса? — Джи Лин перехватил ее руку, мягко сжал, недоуменно посмотрел в глаза.
— Развенчиваю мифы о невезении. А ты о чем подумал? — Мелиса невесело улыбнулась. — Жаль, нет зеркала. Ты весь синий. Тебя отделали так, как в страшном сне не приснится. Позволишь?
Он неохотно, будто колеблясь, разжал пальцы, и Лиса быстро справилась с остальными пуговицами. Зрелище открылось печальное. По князю словно потопталось стадо обезумевших кряч, причем не просто пробежало несколько раз взад и вперед — еще и перевернуло его, чтобы избить посильнее, не оставить ни единой неповрежденной пяди тела.
Синяки начинались от линии роста волос на затылке, охватывали широкие, щедро тронутые летним солнцем плечи и предплечья. Больше всего досталось груди и ребрам — их почти сплошь покрывали ушибы. На поджаром животе кровоподтеков было меньше, зато они поражали жестокостью и масштабом
