Теперь же прошли годы, а с ними потускнела и людская память.
Немногие вспоминали сейчас тот момент его славы, еще меньше находилось тех, кто мог оценить его по достоинству. Никто более не называл его “Дурак-воякой”. А если кто и вспоминал это прозвище, то вторую часть теперь обязательно опускал.
Время от времени, пусть даже мимолетно, он жаждал вновь ощутить неповторимый восхитительный вкус славы.
С оттенком нерешительности Адриан Несбитсон произнес:
– Вы, похоже, очень уверены насчет союзного акта, премьер-министр. Думаете, получится?
– Обязательно. Другого выхода у нас нет. – Хауден старался, чтобы выражение его лица и интонации в голосе оставались совершенно серьезными.
– Оппозиции акту не избежать, – старик задумался, наморщив лоб.
– Это уж точно. Но в конечном итоге, когда всем станет ясна необходимость и неотложность такого шага, это уже не будет иметь никакого значения, – в голосе Хаудена опять зазвучали вкрадчивые нотки. – Я знаю, что первым вашим порывом, Адриан, было выступить против этого плана, и мы все испытываем к вам за это уважение. Но мне также думается, что если вы считаете необходимым оставаться в оппозиции, то нам придется расстаться – в политическом смысле.
– Не вижу в этом никакой надобности, – высокомерно ответил Несбитсон.
– Я тоже, – согласился Хауден. – Особенно с учетом того, что на посту генерал-губернатора вы сможете куда больше сделать для страны, чем в политических джунглях.
– Ну, – протянул Несбитсон, с пристальным вниманием разглядывая свои руки, – если смотреть с такой точки зрения…
"Как все просто, – подумал Хауден. – Имей только власть раздавать посулы, одаривать должностями – и получишь почти все, что лежит в пределах досягаемости”. Вслух же он сказал:
– Так что, если вы согласны, я бы хотел как можно скорее уведомить королеву. Уверен, что такая новость ее величество порадует.
Адриан Несбитсон склонил голову в преисполненном достоинства поклоне:
– Как пожелаете, премьер-министр. Они поднялись на ноги и обменялись торжественным рукопожатием.
– Рад, очень рад, – заявил Джеймс Хауден. И добавил уже неофициальным тоном:
– О вашем назначении генерал-губернатором будет объявлено в июне. А до тех пор по крайней мере вы останетесь в составе кабинета, ваше участие в предвыборной кампании вместе с нами будет иметь огромное значение.
Премьер-министр подводил итоги их беседы, не оставляя места для каких-либо неясностей по поводу того, о чем они договорились. Так что у Адриана Несбитсона не будет ни шансов бежать из правительства, ни возможности критиковать союзный акт. Нет, Несбитсон будет бороться на выборах заодно со всей партией – поддерживая ее, одобряя ее действия, разделяя за них всю ответственность…
Джеймс Хауден помолчал, ожидая возражений. Таковых не последовало.
Уже минуту-другую гул двигателей звучал по-другому. Лайнер начал плавное снижение, и снежный покров далеко под ними сменился бурыми и зелеными лоскутами земли. Телефонный аппарат мелодично звякнул, и премьер-министр поднял трубку.
Командир корабля Гэлбрейт объявил:
– Через десять минут совершим посадку в Вашингтоне, сэр. Меня просили передать вам, что президент находится на пути в аэропорт.
Глава 4
После взлета лайнера с премьер-министром на борту Брайан Ричардсон предложил Милли подвезти ее на своем “ягуаре”. На протяжении почти всего пути из аэропорта Аплэндс в Оттаву он хранил молчание, на лице застыло мрачное выражение, все тело было напряжено от злости. “Ягуар”, с которым он обычно обращался с нежной любовью, сейчас Брайан вел так, словно автомобиль был повинен в импровизированной пресс-конференции на взлетной полосе. Ему, может быть, даже более, чем другим, уже в эти минуты была видна неискренность и слабость заявления Джеймса Хаудена по поводу иммиграции и Анри Дюваля – каким оно появится в печати. “Хуже того, – раздраженно думал Ричардсон, – правительство в лице премьер-министра заняло позицию, с которой ему будет крайне трудно отступать”.
Милли раз-другой бросала искоса взгляды на своего спутника, но, понимая, что сейчас творится у него на душе, заговаривать не стала. Но уже почти у городской черты после одного особенно варварского поворота она дотронулась до рукава Ричардсона. Слова были не нужны.
Он сбросил скорость, обернулся к ней и неожиданно улыбнулся.
– Простите, Милли. Срываю злость.
– Да, я понимаю. – Вопросы репортеров в аэропорту также подействовали ей на нервы, особенно потому, что ей было известно, в какие невидимые тиски попал Джеймс Хауден.
– А я бы сейчас выпил рюмочку, – сказал Ричардсон. – Может, заглянем к вам?
– Давайте, – согласилась она.
Близился полдень, и Милли час-другой могла не возвращаться на службу. По мосту Данбэр они пересекли реку Ридо и повернули на запад по шоссе королевы Елизаветы в направлении города. Ярко светившее утром солнце спряталось в низких зловещих облаках, и день постепенно окрашивался в скучный серый цвет, сливаясь с унылой окраской каменных зданий. Ветер завывал резкими порывами, вздымая волны жидкой грязи, опавших листьев и клочков бумаги, свистел в сточных канавах и меж выросших за неделю снежных сугробов, сейчас оплывших безобразной слякотью, черной от сажи. Пешеходы спешили, пряча головы в поднятые воротники пальто, цепляясь за шляпы и держась поближе к стенам домов. Хотя в “ягуаре” было тепло, Милли пробирал озноб. Для нее наступило то время года, когда она не могла дождаться весны, а зиме, казалось, не будет конца.
Оставив “ягуар” на стоянке у дома, где жила Милли, они вместе поднялись на лифте в ее квартиру. Милли по привычке сразу же принялась смешивать коктейли. Брайан Ричардсон легко обнял ее за плечи и скользнул быстрым поцелуем по щеке. Какое-то мгновение он смотрел ей прямо в глаза, потом внезапно отвернулся. Его собственные чувства в этот момент напугали Брайана – словно он очутился в ином макрокосмосе, бескрайнем фантастическом просторе из сновидений… Нарочито деловитым тоном он предложил:
– Давайте-ка я займусь напитками. Бар – все же мужское дело.
Он взял у нее стаканы и плеснул в них джина, разрезал лимон и выжал по половинке в каждый стакан. Добавил кубики льда, ловко открыл бутылку тоника и точно поровну разлил ее содержимое. Все у него получалось просто и умело, и Милли подумала: “Как же чудесно делать даже такие нехитрые вещи вместе с тем, кто для тебя действительно что-то значит”.
Милли села на кушетку, отхлебнула из стакана и уютно откинула голову на подушки, наслаждаясь желанной роскошью отдыха среди рабочего дня. Ей казалось, что она сумела похитить у времени эти чудесные мгновения. Распрямляя тело, она протянула обтянутые тончайшим нейлоном ноги, сбросив туфли и скользя подошвами по ковру.
Ричардсон с замкнутым, насупленным лицом мерил шагами небольшую уютную гостиную, яростно тиская стакан в ладони.
