После этого мы дали несколько концертов на Восточном побережье, и вот их можно отнести к поре расцвета Guns N’ Roses. Помню один особенный вечер на площадке «Лямур» в Бруклине – одной из самых классических метал/хард-рок-сцен, где только можно было выступить в Нью-Йорке. Пока мы ждали своего выхода, Иззи набухался пивом. Но он по-своему оставался непоколебим – Иззи всегда был такой смешной. В тот вечер он вел себя так, будто ничего не случилось, и весь концерт просидел на крошечном выступе между верхним и нижним ящиками своей аппаратуры. Смотреть на это было уморительно.
Концерты прошли отлично – все поклонники, побывавшие на них, знают об этом лучше меня. Когда мы выступали хедлайнерами в тот период, то чувствовали в себе нечто величественное. За те несколько месяцев, когда мы из группы на разогреве превратились в хедлайнеров, в нас произошла перемена: к тому времени мы уже знали, как сделать свое 45-минутное выступление беспроигрышным представлением. Мы здорово играли на разогреве, а когда нам предлагали играть больше, мы играли еще лучше. Быть хедлайнерами значит создавать на площадке свою собственную атмосферу: в те вечера, когда мы были хозяевами зала, мы были группой для всех.
Мы приземлились в Лос-Анджелесе и стали снимать клип Sweet Child o’ Mine, что как-то заняло нас на время, пока Алан не организовал новые гастроли. Видео получилось хорошо: еще одна съемка, где нужно было два дня подряд сидеть и ждать команды. Пока в клипе был элемент живого исполнения, мне все нравилось. В этом клипе снялись девушки всех музыкантов группы, с которыми мы встречались в тот момент, что кажется мне довольно забавным.
Алан тогда поручил охраннику Ронни за мной присматривать. Он был яростно предан своему делу, и я превратил эту черту его личности в большое развлечение. У Алана были самые лучшие намерения, но у меня было гораздо больше неприятностей, когда Ронни был со мной, чем без меня, потому что я придумал себе новое развлечение – проверять Ронни на прочность. Ему приходилось запирать меня в комнате, а самому прятаться в коридоре на случай, если я попытаюсь сбежать, – а я, конечно же, пытался. Ронни был великолепен; он подыгрывал мне и никогда по-настоящему не выходил из себя даже в те моменты, когда я направлял всю свою энергию на то, чтобы проскользнуть мимо него. Если подумать, он представлял для нас большую ценность, пока все не пошло наперекосяк. Но об этом чуточку позже.
Следующая работа заставила нас всех насторожиться еще до того, как мы на нее согласились: нужно было играть на разогреве у Iron Maiden в турне в поддержку альбома Seventh Son of a Seventh Son, которое начиналось в Канаде в мае 1988 года. Мы были не в восторге от этого предложения, потому что не считали, что наши группы хорошо сочетаются. Лично я ничего не имел против Iron Maiden. Я узнал их музыку благодаря Рону Шнайдеру, с которым играл в Tidus Sloan и который обожал Maiden, Rush, Armageddon и Sabbath, – так что я даже знал все их песни. Когда я прогуливал уроки, я много раз наблюдал за тем, как Рон играет басовые партии Iron Maiden на своем «Рикенбакере». Больше всего мне нравилась пластинка The Killers. После этого я перестал за ними следить.
Темой Iron Maiden в этом турне и в том концептуальном альбоме был своего рода полярный холокост: декорации представляли собой огромный ледник, из которого появлялся их талисман Эдди, восставший из ледяной могилы или что-то в этом роде. Судя по всему, альбом стал большим хитом в Великобритании и считается одним из лучших. Нам все это казалось смешным: мы на дух не переносили их сценические постановки и с большим трудом выходили играть на фоне декораций с ледником. Когда мы приехали на первый концерт, то не смогли провести саунд-чек, потому что команда еще не установила ледник. Это еще не считая йети.
Нам тогда не оплачивали пребывание в отеле днем, поэтому мы либо тусовались на площадке, либо в автобусе до самого концерта. Выступления были интересные. Мы ощущали себя настолько неуместно, что нам это казалось настоящим вызовом. Мы делали все возможное, чтобы играть как можно лучше, и по большей части нас хорошо принимали. Нас не ненавидели, но и не любили – на каждый концерт, где мы ощущали связь с аудиторией, приходилось несколько выступлений, где такой связи не было.
Мы с Даффом со своей стороны старались установить контакт с парнями из Maiden. Эта группа – настоящее британское учреждение, и мы это понимали. Они уже сто лет на сцене, у них своя команда, и тем, чем они занимаются, они занимаются уже многие годы. А мы были американскими выскочками, потертыми по краям, которые противятся их устоявшейся системе. Мы с Даффом относились к этому с уважением, и как-то вечером мы с ними тусовались, играли в дартс, и вроде бы на мгновение между нами возникло взаимопонимание – это было здорово. Было не так уж и трудно: они потрясающе играли в дартс, а мы нет, и мы абсолютно спокойно им уступали.
На какой-то момент нам показалось, что мы нашли с ними общий язык. Но долго это не продлилось. Через несколько дней Аксель вошел в лавку, где было полно ребят из обеих команд, и сделал заявление. Лавка – священное место для гастролирующих групп: это нейтральная зона, общая территория. Это как очередь у раздаточной в тюрьме или в армии. Это единственное место в турне, где все друг друга терпят. Так вот, прошла уже половина гастролей, а Аксель вошел туда и все просрал: он перевернул стол и убежал. Он казался таким расстроенным, как будто уже был на пределе.
Между Maiden и Guns и так уже возникло какое-то напряжение, а поступок Акселя, очевидно, перевел напряжение на уровень ядерной угрозы. По обеим командам прошел шепоток, и с того момента они вообще друг с другом не общались. Вышло неудобно, но мы были полны решимости продержаться и довести дело до конца.
Турне шло через Канаду на юг, в Сиэтл и Северную Калифорнию. Не уверен, но, кажется, в день концерта в области залива Аксель отказался выступать и вообще выходить из отеля. Если я правильно помню, он остался у себя в номере, когда остальные уже выдвинулись на площадку, а Алан остался с ним. Скоро нам позвонили и сообщили, что Аксель плохо себя чувствует и выступать не может. Maiden ждала довольно большая толпа зрителей, поэтому Алан настоял, чтобы мы с Даффом вышли и сообщили им, что Аксель заболел. Когда мы только вышли на сцену, по залу прокатилась волна восторженных возгласов, а потом они услышали, с чем мы пришли. Это была важная новость – и дерьмовая. Я бы хотел, чтобы этого не случилось. К счастью или к сожалению, когда мы с Даффом сообщили неприятное известие, публика была недовольна – и мы впервые в своей карьере столкнулись с такой реакцией. Зрители оказались расстроены до такой степени, что, очевидно, им было совсем не все равно – а мы ведь даже не были хедлайнерами. От поклонников Maiden мы многого не ожидали. Мы и понятия не имели, что нравимся им. Это был приятный сюрприз.
В Калифорнии у нас оставалось несколько концертов с Maiden до окончания турне, и, хотя никто из нас не хотел выступать, мы отнеслись к делу со всей ответственностью и решили довести его до конца. У нас планировалось два выступления в «Ирвин-Медоуз», но у Акселя заболело горло, и он просто физически не мог петь. Не знаю, как все прошло, но об этом узнали достаточно рано, и Алан успел побороться за контракт. В конце концов, L. A. Guns наняли выступать на разогреве, а мы играли с ними. Мы с Даффом, Иззи и Стивеном вышли неохотно – мягко говоря – и всего на несколько песен. Мы выступили, а после наша команда рассказала, что L. A. Guns пытались саботировать наше выступление: они подкрутили нам усилители, чтобы мы хуже звучали. Наверное, Трейси боялся, что я буду играть лучше его. Что бы там ни было, они пытались как-то нам навредить, но наши люди вовремя это заметили и все исправили. В любом случае этот концерт положил конец «вежливым» отношениям между мной и Трейси Ганзом.
