Публика была сумасшедшая – целое море людей. Аксель несколько раз останавливал музыку, пытаясь успокоить толпу, но их ничто не могло успокоить. Мы тогда понятия не имели, что кто-то серьезно пострадал, не говоря уже о том, что кто-то погиб. Уже после концерта, когда мы отмечали выступление в ближайшем пабе, к нам пришел Алан – совершенно потрясенный – и сообщил ужасные новости. Это был просто кошмар. Никто из нас не знал, что делать: минуту назад мы праздновали удачное выступление, а теперь оно превратилось в трагедию. Это было первое из многих странных, сюрреалистических и противоречивых событий.
Менее чем через месяц Guns исполнили песню Welcome to the Jungle на церемонии вручения наград MTV за музыкальные клипы и получили награду «Лучший новый исполнитель». Интересно, куда подевалась эта награда. Кажется, я оставил свою в такси, чего, если подумать, она и заслуживает. Затем 24 сентября 1988 года – почти через год и два месяца после выхода – альбом Appetite for Destruction устроил трехнедельную сидячую забастовку на вершине чарта альбомов «Биллборд». Так началась наша эпоха террора. Правда в том, что все, чего нам хотелось, – это обойти дерьмовые метал-группы, которые наслаждались неоправданным успехом за одно лишь свое существование. Нам же – ну, по крайней мере, мне – никогда не хотелось стать как Мадонна. Жизнь настоящей поп-звезды мало была похожа на то, ради чего мы работали, как мне кажется. Но не успел я опомниться, как мы проснулись знаменитыми.
Том Зутаут, который заставил нас записать альбом, а затем целый год ждал, пока пластинка наберет обороты, и не думал сбавлять темп: он убедил нас собрать акустические записи, как в Live! Like a Suicide, и немедленно их выпустить. Мы назвали сборник G N’ R Lies, и вышел он 29 ноября 1988 года. Альбом попал в первую пятерку через неделю после выхода, и внезапно группа, от которой «Геффен» чуть не отказались, побила рекорды. Мы были единственными исполнителями, чьи два альбома одновременно крутились в первой пятерке в течение всех 1980 годов.
Мы уже побили рекорд в Америке и Великобритании, поэтому Алан устроил нам турне по Японии, Австралии и Новой Зеландии, где альбом только начинал набирать обороты. Япония подарила нам настоящий культурный шок. В первое же утро, когда я проснулся там и выглянул в окно, все японские игрушки и фильмы о Годзилле, поклонником которых я уже был, внезапно обрели совершенно новый смысл. Иззи пришлось еще хуже, чем мне: за неделю до отъезда он был очень взвинчен, поэтому, чтобы десятичасовой перелет прошел без сучка без задоринки, он принял кучу валиума, убивающего время, как только мы сели в самолет. Он проспал всю дорогу и был настолько не в себе, что нам пришлось самим пронести его через иммиграционную службу. Мы изо всех сил старались поддерживать его вертикально всю дорогу, но, похоже, он вообще не собирался стоять.
Когда он проснулся в своем гостиничном номере, он понятия не имел, где находится, поэтому позвонил на стойку регистрации, не будучи уверенным, что кто-то из нас находится в том же отеле. Его звонок перевели в номер Стивена.
– Привет, чувак, это Иззи, – сказал он. – Э… где я?
– Привет, чувак! – ответил Стивен. – Ты в Японии!
– Нет.
– Да, дружище! Мы в Японии!
– Да че ты гонишь, – сказал Иззи. – Не может быть.
– Да, чувак, выгляни в гребаное окно!
Как и все хард-рок-группы и хэви-метал-группы, которые выступали в Японии, мы тусовались в Роппонги, а жили прямо в отеле «Роппонги Принс». Перебиваясь разбавленными напитками и отстойным кокаином, я там сразу же обгорел, потому что даже не знал, куда еще пойти. Оставшуюся часть турне я проторчал у себя в номере, размер которого был примерно три на три, но в нем все было так продуманно. Конечно, был еще языковой барьер, а помимо этого я не могу не отметить битломанию в среде японских фанатов. Они встретили нас в аэропорту, ехали за нами до отеля, а потом все время ждали в вестибюле или коридоре отеля на случай, если кто-то из нас подумает выйти. Я был польщен, но мне это показалось довольно странным. Несколько раз, когда мне хотелось куда-нибудь пойти, меня провожали в хард-рок-клуб и несколько других клубов, и больше мне туда не хотелось: псевдотанцевальная/рокерская сцена с кучей привезенных американских моделей ничего мне не давала. К счастью, я встретился там со знакомой девушкой из Лос-Анджелеса, и все стало намного сноснее. В остальном мои воспоминания об этом турне сводятся к трем вещам: липкий рис, саке и «Джек Дэниелс».
Всего у нас было пять концертов, и на концерты за пределами Токио мы ездили на скоростном поезде. Нашим промоутером в Японии стал господин Удо, который был знаменит тем, что организовывал тогда все крупные хард-рок-концерты. Благодаря ему самые шумные группы от Van Halen до Mötley безопасно путешествовали по его стране без потерь. По традиции господин Удо устроил для нас ужин, на котором присутствовали руководители нашего японского лейбла звукозаписи и важные промоутеры, и, как нам сказали, они были членами якудзы, японской мафии. Нам было приказано не показывать в тот вечер свои татуировки, потому что господа из якудзы могли оскорбиться: в Японии татуировки имеют гораздо большее значение, чем где бы то ни было, и татуировка является неотъемлемой частью культуры якудзы. Конечно, мы не послушались: Аксель пришел в одежде с короткими рукавами, а я снял куртку и закатал рукава футболки, даже не подумав об этом. Ужин закончился очень приятно, и в конце господин Удо подарил каждому из нас фотоаппарат в качестве прощального подарка. Это был приятный жест, который в итоге вылился в проблему: никто не сообразил задекларировать фотоаппараты в качестве подарков, когда мы проходили таможенный досмотр, поэтому японские власти нас задержали. По крайней мере, некоторых: я-то свой успел потерять к тому времени, как добрался до аэропорта, и, кажется, Стивен тоже. Дафф каким-то образом проскочил, а остальные еще долго сидели и отвечали на вопросы. После часа непрерывного допроса Иззи решил проблему с фотоаппаратом, просто разбив его об пол прямо перед таможенниками. Аксель же так не сделал, и его обыскивали крайне тщательно – думаю, даже раздевали и все такое. В общем, пока мы его ждали, мы опоздали на свой рейс.
Наша следующая остановка была в Австралии. Мы совершили короткое турне по Сиднею и Мельбурну, и так как наша пластинка только-только проникала в сознание австралийской публики, мы сыграли несколько каверов, таких как Marseilles группы Angels и Nice Boys Don’t Play Rock ’n’ Roll одной из величайших австралийских рок-групп Rose Tattoo. Мы решили связаться с ребятами из группы и договориться о встрече, и должен сказать, что лидер их группы, Энгри Андерсон, оказался именно таким, каким я его себе представлял. У Энгри было больше татуировок, чем у кого-либо из всех, кого я когда-либо видел, и он был таким же настоящим и честным, как я надеялся.
К этому времени у нас уже начала накапливаться усталость от физических нагрузок, связанных с затяжными гастролями. Работа брала свое. Еще мы оказались избалованы чистым энтузиазмом аудитории в Америке, поэтому Австралия принесла нам, скорее, разочарование, когда мы, наоборот, нуждались в подъеме. Девушки вели себя сдержанно и независимо. Они не складывались перед нами штабелями, как во всех остальных местах, где мы выступали. В этот момент героин снова начал поднимать свою уродливую голову: мы с Иззи наткнулись на кого-то, у кого он был, и немного закинулись. Вскоре мы обнаружили, что в Австралии существует давняя героиновая культура. Но мы держались стойко и просто немножко попробовали там и сям, так что это не превратилось в очередную постоянную привычку.
