Я накупил оружия: дробовик, (патроны 38 калибра и 44-й «Магнум») тридцать восьмой «Смит и Вессон», сорок четвертый «Магнум» и еще несколько револьверов. Тридцать восьмой я обычно держал в заднем кармане, и, когда Меган засыпала, а я принимал достаточно кокса с героином, бродил по дому и думал о всяком, наблюдая за тем, как в уголках обзора у меня возникают разные галлюцинации. Боковым зрением я видел, как они бегают по карнизам и вдоль плинтусов, но каждый раз, когда я смотрел на них прямо, они исчезали. Примерно тогда я перестал разговаривать со всеми, кого знал, и начал много рисовать. На протяжении всей моей жизни рисунки всегда отражали то, чем я занимаюсь. В этот период я рисовал только динозавров, какую-то графику и логотипы.
По идее, я должен был рисовать маленьких демонов, которых так толком и не видел и ни разу не запечатлел на пленку, – а я пытался, уж поверьте. Как только я начал регулярно принимать спидбол, эти чертята бегали повсюду. Они были маленькими, жилистыми, полупрозрачными существами, которых я сначала видел издалека, а в конце концов они заползали мне на куртку, когда я был под кайфом. Мне хотелось узнать их поближе; лежа на полу и ожидая, когда успокоится пульс, я смотрел маленькое шоу Цирка дю солей, которое эти парни устраивали по всей комнате. Я часто подумывал разбудить Меган, чтобы она могла на это посмотреть. Я даже фотографировался в зеркале, когда замечал их у себя на плече или в волосах. Я начал говорить о них и видеть их так ясно, что даже напугал своего наркодилера. В тех редких случаях, когда я выходил из дома за наркотиками, я обычно сразу же ширялся прямо там, а затем наблюдал, как эти маленькие ребята ползают у меня по руке.
– Эй, ты это видишь? – спрашивал я, протягивая руку. – Видишь этого маленького парня, да? Вот же он.
Дилер просто смотрел на меня без всякого выражения. Этот парень был наркоторговцем, который привык к странному поведению наркоманов.
– Лучше тебе уйти, парень, – говорил он. – Ты слишком не в себе. Иди-ка ты домой.
Очевидно, я портил ему бизнес.
Как-то ночью я патрулировал дом с дробовиком и спустился по лестнице из спальни в гостиную. Затем поднялся обратно в спальню и залез на второй ярус, где спала Меган. Когда я поднялся наверх, дробовик случайно выстрелил и пробил потолок. Меган даже не проснулась, что просто удивительно.
Я еще не спал, и тут подъехали пожарные машины. Я лежал будучи и так уже изрядно напуганным, а потом услышал вой сирен. Я замер и подумал: «О боже».
Мой дом был врезан в крутой холм, так что маленькое квадратное окно спальни на втором этаже находилось чуть выше уровня улицы. Услышав шум, я решил, что кто-то идет за мной, поэтому положил сорок пятый в карман штанов и побежал наверх к окну, отодвинул занавеску и уставился на пожарных, готовящихся выломать дверь. Я спросил у них, в чем дело, а мне ответили, что в доме уже полчаса звонит пожарная сигнализация.
Я заверил их, что никакого пожара нет, и Меган так ничего и не узнала. Был еще один раз, когда она могла бы засечь меня за ночными развлечениями, но не засекла: утром она разбудила меня на диване в гостиной. Судя по всему, я задремал, лежа прямо рядом со шприцем.
– Милаш, – сказала она. – С чем это там кошка играет?
Я посмотрел вниз и увидел, как кошка возится со шприцем, как будто это мышь.
Вскоре после этого ко мне стал заглядывать Дафф, потому что забеспокоился. Даже не знаю, с чего бы это, – все разговоры, которые мы с ним вели, когда я высовывался из окна спальни, а он стоял на улице, были довольно приятными. У меня за поясом был пистолет, и я, конечно, ни разу не приглашал Даффа в дом, но это нормально, потому что он тоже, кажется, не хотел заходить.
– Привет, парень, как ты? – спрашивал я.
– Норм, – отвечал он. – Как оно?
– Ну так.
– Ну ясно, – отвечал Дафф как бы оценивающе. – Ну, увидимся.
– Не хочешь зайти?
– Не-а.
– Ну ладно. Пока.
Всю мою жизнь у бабушки было больное сердце, а потом она умерла. Когда ее не стало, я оказался совершенно потерян. Никогда не думал, что она умрет такой молодой – ей было немного за шестьдесят. Я был у нее в больнице в последние минуты ее жизни. Это был единственный раз на моей памяти, когда я по-настоящему расклеился.
Вечером того дня, когда я стал свидетелем ее смерти в больничной палате, я отправился в «Рейнбоу» и одолжил пару сотен долларов у Марио, хозяина заведения. Несмотря на то что деньги у меня были, я никогда не носил наличных. Мой менеджер отказывался мне их выдавать по очевидным причинам. Марио понятия не имел, зачем мне деньги, и я тогда впервые их попросил. Я поехал в Восточный Лос-Анджелес, купил немного героина, затем вернулся в Голливуд и устроился на переднем сиденье своей машины на боковой улице. По какой-то причине я позвонил Иззи. Он недавно снял квартиру в Санта-Монике, и я спросил, могу ли переночевать у него. Он сказал, что это было бы круто, так что я поехал к нему на своей маленькой «Хонде» по тихоокеанскому побережью, витая где-то в своих мыслях. Прежде чем отправиться к Иззи, я несколько часов носился по переулкам Санта-Моники, как маньяк. Помню, как спрыгивал на своей машине с земляных насыпей на строительной площадке. Не знаю, как машине вообще удалось уцелеть. Я буквально сошел с ума… Не понимаю, как меня не арестовали. Когда я наконец доехал до Иззи, он уложил меня спать на диван. Помню, пока он спал, я смотрел фильм «Представление», который он взял напрокат… Потом я отключился.
В 1990 году Иззи получил испытательный срок за препирательство со стюардессой на коммерческом рейсе, что является федеральным преступлением. Так что он держал свое рыльце чистым, образно выражаясь. На следующее утро у него была назначена встреча с надзирателем, поэтому он оставил меня одного в квартире. Я встал с дивана и, предоставленный сам себе, побрел в ванную принять душ, в это утро нужно было ехать на бабушкины похороны.
После душа я попытался принять дозу, при этом до сих пор находясь под кайфом от прошлой, – мне это казалось совершенно необходимым. У меня никак не получалось попасть иглой в вену. Я запачкал кровью всю ванную: полотенца, стены, раковину и так далее. Я не сдавался, пока наконец не попал в артерию. Следы преступления я спрятал в шкафу гостиной и отправился на похороны, оставив квартиру Иззи в кровавом беспорядке.
Когда я приехал, то был совершенно не в себе. Я поздоровался с мамой и братом, но по какой-то причине оказался не готов увидеться с другими членами семьи по маминой линии и дал им об этом знать. Я простился с бабушкой и пошел в ванную ширнуться – мне было очень тяжело. Вот таким я был уродом. Когда я вышел, мама поняла, что публичного выступления я не осилю, и предложила мне поехать домой. Я поехал домой к своей бывшей подружке Ивонне, которая пришла на похороны. Большую часть дня я проторчал у Ивонны, но в конце концов она не выдержала моего отсутствующего сознания. Я поехал домой на такси, а на автоответчике меня ждало сообщение от крайне разозленного Иззи Стрэдлина. Иззи нашел все шприцы и ложку, которые я спрятал у него в шкафу, и оказался не слишком доволен. Учитывая, что он проходил испытательный срок и надзиратель мог обыскать его в любой момент без предупреждения, он имел все основания злиться.
