Потом ее отец, Престон, умер, а у матери, Клариссы, случился нервный срыв. Ей был необходим уход, поэтому пришлось увезти ее из дома. Пока ее не было, дом сгорел. Все, что у них было, было уничтожено, даже семейные фотографии.
Люсиль и Бастер жили то с Дороти, то с Долорес. На ночь Бастер оставался с ними, а Люсиль возвращалась к работе в барах и закусочных в ночную смену. Кларисса тоже иногда сидела с ребенком. Соседи помогали, когда видели, что Кларисса уделяет ему недостаточно внимания. Замерзшие зимой грязные подгузники, ребенок, рыдающий от голода. Минни Мей, одна из женщин, у которых убиралась Люсиль, взяла его к себе на несколько недель, потрясенная состоянием малыша.
Люсиль же все чаще вела себя так: начинала встречаться с любым мужчиной, который согласился бы перетерпеть хорошенькую черную девочку с ребенком и без денег, пусть даже на короткое время, и отсиживалась в какой-нибудь крысиной дыре.
Хуже всего было с Джоном Пейджем, аферистом из городка для черных в Канзасе, который, по словам Дороти, был «дерьмом». Люсиль заявляла, что Джон Пейдж не такой. Конечно, дорогуша. Джон таскал Люсиль и ее ребенка по всем трущобам Ванкувера; сменяя их, как только приходила пора платить за жилье. Когда она уехала с ним в Портленд, Долорес вместе с друзьями отправилась на поезде на их поиски. Они нашли ее в больнице на окраине города, куда ее доставили после того, как нашли избитую и всю в крови, все еще крепко прижимающую к себе плачущего ребенка.
Пейдж был арестован в соответствии с законом Манна, который квалифицировал его действия как уголовное преступление по «перевозке в другой штат женщины или девушки с целью проституции, или разврата, или для любой другой аморальной цели». Поскольку Люсиль было всего семнадцать, они наказали Пейджа по всей строгости, отправив в тюрьму на пять лет.
Дома в Сиэтле ситуация не стала лучше. Люсиль по-прежнему уходила по своим делам, оставляя ребенка Долорес, Дороти, Клариссе или еще одной сестре, Норе. Как-то маленький Джонни заболел пневмонией, и одним из его самых ранних воспоминаний было то, как он лежал в больнице, крича и плача после укола пенициллином: «Я помню, как медсестра надевала подгузник… Она вытащила меня из кроватки… и потом поднесла к окну». Добрая медсестра хотела, чтобы ребенок увидел фейерверк четвертого июля. «Помню, что чувствовал себя не очень хорошо… потом она поднесла меня к окну, за которым в небе было просто вух-бах-бабах».
Когда мать и бабушка взяли ребенка на Съезд пятидесятнической церкви в Калифорнии, они оставили его там под присмотром одной из церковных подруг Клариссы, миссис Чамп. Они должны были вернуться, но этого так и не случилось.
Вот такая ситуация сложилась в 1945 году, когда Эл наконец демобилизовался. Миссис Чамп решила усыновить мальчика. Она любила маленького Джонни как родного, да и ее дочь Селестина относилась к нему как к родному брату. Эл видел это, пока сидел у них, попивая кофе. Но он был отцом мальчика и не собирался уезжать без сына. Это было окончательное решение.
Трехлетний мальчик плакал и звал Селестину, когда отец сажал его в поезд, чтобы отвезти обратно на побережье. Элу пришлось наказать мальчишку, устроив ему хорошую порку. В первый, но не в последний раз.
Пока Люсиль снова ушла в загул вместе с Джоном Пейджем, который ждал суда, Эл и его сын на несколько месяцев поселились в квартире Долорес. Услышав историю с Пейджем, Эл сложил два и два и изменил имя своего сына с Джонни Аллена на Джеймса Маршалла – в честь своего умершего брата Леона Маршалла. Несмотря на то что Люсиль всегда фыркала при любом намеке Эла на то, что мальчика на самом деле назвали в честь Джона Пейджа, позже она сказала сыну, что Эл не был его настоящим отцом.
В итоге Джимми, Джонни, Бастер, он же малыш Хендрикс вырос, почти ничего не зная о своих корнях. Когда Джон Пейдж отправился в тюрьму, Люсиль вернулась к Элу со словами: «Я люблю тебя, ты любишь меня – как же мы будем счастливы вместе!»
Эл смирился с этим, так или иначе у них мальчик, которого нужно воспитывать. Прожигая армейскую пенсию, которую он называл «деньгами на кресло-качалку», Эл и Люсиль снова стали ходить по вечеринкам, пока Долорес или Нора играли роль няни. Когда Люсиль снова забеременела, казалось, что на этот раз они все сделают правильно. Эл работал уборщиком в бильярдной, пока не пошел учиться на электрика по программе для военных.
Все шло прекрасно до тех пор, пока не родился их второй сын, Леон, после чего Люсиль не выдержала и снова стала изменять Элу. Эл приходил после работы и видел, что Люсиль возвращалась домой пьяной. Иногда и не возвращалась вовсе. Эл бесился, угрожая разорвать ее на куски, на что Люсиль кричала в ответ: «Ну же, давай, давай, давай».
Люсиль забеременела снова, но на этот раз ни она, ни Эл не могли сказать с уверенностью, кто был отцом, хотя Эл разрешил ей объявить мальчика их общим ребенком. Но когда Джо родился с заячьей губой, косолапостью и одной ногой длиннее другой, мама с папой ругались, выясняя, кто из них виноват. Она сказала, что он толкнул ее, когда она была беременна. Он сказал, что ей надо было прекратить пить и курить.
Летом 1949-го она ушла. Или он вышвырнул ее. Это зависело от того, чей рассказ вы слушали. Джимми, Леона и Джо отправили в Ванкувер к матери Эла, Норе. Джимми учился в той же школе, что и его отец. Дети дразнили его за «маленькую мексиканскую куртку с бахромой», которую Нора сшила для него. Бабушка тоже бывала жестокой. Когда малыш Джо мочился в постель, она могла хорошенько его отшлепать. Джимми любил сидеть и слушать, как она рассказывает нафталиновые истории о предках чероки и их приключениях.
Когда той зимой умер муж сестры Эла, Нора была нужна там, и Джимми с братьями пришлось вернуться домой, к Элу в Сиэтл. И у него был для них сюрприз. Мама была дома. Рождество 1949 года семья Хендриксов провела вместе. А в Новый год Люсиль снова отправилась в загул. Эл взял мальчиков, и они на машине отправились на ее поиски по всем барам города. Они нашли ее пьяной, прижимающейся к какому-то парню. Вышло скверно, разразилась большая ссора. Он тащил Люсиль к машине, пока мальчики, рыдая, смотрели на это.
По дороге домой они чуть не попали в аварию, и разборка продолжалась всю ночь напролет, то и дело вспыхивая в течение следующих дней и ночей. Когда вскоре после этого Люсиль обнаружила, что снова беременна, для Эла это стало концом света – в очередной раз. Маленькая девочка Кэти Айра родилась в конце 1950 года, на шестнадцать недель раньше срока, весила один фунт десять унций – и была слепа. Эл клялся, что ребенок не имеет к нему никакого отношения, и через год ее отдали в приемную семью.
Эл все еще виделся с Люсиль, когда она, жалкая, приползала домой в поисках ночлега. Тогда, будь она проклята, она снова забеременела!
Еще одну девочку, Памелу, вскоре тоже отдали.
Каким-то образом девятилетний Джимми перенес все это так, как делают все дети, спрятав эмоции, чтобы избежать боли, и заполняя свои мысли всем чем угодно. В случае Джимми это были: комиксы, фильмы, телевизор и рисование, в котором он был хорош. Хотя иногда ему не удавалось сбежать от своих чувств, когда он играл в ковбоев и индейцев с другими ребятами на улице, постоянно играя за индейцев. Когда его подстреливали и он падал с лошади, когда танцевал вокруг тотемного столба. Когда его дразнили «сраным краснокожим» и когда он притворялся, что снимает с них скальпы.
