Однако настоящая расплата – настоящий знак грядущего апокалипсиса – проявляется в его почти экспромтном кавере шедевра Дилана All Along The Watchtower. Острый рифф, продуваемый ветром ритм, сгущающаяся ночь – Джими рисует во всех красках, которые Дилан намеренно убрал из своего оригинала. Добавив немного гнева, он фактически заставил Дилана переосмыслить свой собственный подход до такой степени, что Дилан с тех самых пор всегда будет исполнять свою песню как Джими Хендрикс, который продемонстрировал, как это нужно делать.
Джими совершенно не знал о библейских отсылках в тексте или о том, что Дилан играл с головами людей – потому что он был Бобом Диланом, и в 1967 году он мог делать все, что ему заблагорассудится, и люди простили бы его за это или, как Джими, нашли бы свои собственные новые смыслы и не ошиблись бы в этом.
Эллиптическая лирика Дилана – это сильное эхо Книги пророка Исайи, глава 21, стихи 5–9, в которых говорится:
Приготовьте стол, бодрствуйте на сторожевой башне, ешьте, пейте; встаньте, князья, и приготовьте щит, ибо так сказал мне Господь: Пойди поставь дозорного, пусть он докладывает то, что видит, и он увидел колесницу с парой всадников, колесницу ослов и колесницу верблюдов; и он слушал усердно, с большим вниманием… И вот, вот идет колесница человеческая с парой всадников. И он сказал в ответ: Вавилон пал, пал, и все изваяния богов его он разбил до основания.
Или как это было у Бобби и теперь у Джими:
All along the watchtower, princes kept the view
While all the women came and went, barefoot servants, too
Outside in the cold distance a wildcat did growl
Two riders were approaching, the wind began to howl
[20].
И теперь приближаются два всадника – быстро.
Глава 21
Эдди и Джими
Это было удивительно солнечное весеннее утро в Лондоне, сорок два с половиной года после смерти Джими Хендрикса. Эдди Крамер в городе, чтобы продвигать People, Hell and Angels, предпоследний в ошеломляюще длинном списке посмертно выпущенных альбомов Хендрикса, этот был спродюсирован совместно с Джейни Хендрикс и Джоном Макдермоттом из Experience Hendrix LLC, официальной семейной компании, ответственной за управление именем, образом, имиджем и музыкой наследия Джими Хендрикса, где Крамер работал с момента ее основания в 1995 году.
Эдди Крамер наиболее известен тем, что работал вместе с Джими в качестве инженера и микшера всех трех студийных альбомов, выпущенных при жизни гитариста, а также курировал самые лучшие посмертные работы Хендрикса – посредством его постоянного сотрудничества с Experience Hendrix. Крамер также трудился над несколькими ключевыми альбомами Led Zeppelin и серией концертных и студийных альбомов, которые сделали Kiss известными в Америке в 1970-х годах, а также с различными талантливыми артистами, такими как: Traffic, Карли Саймон, Питер Фрэмптон, Брайан Мэй, Бадди Гай, Джон Маклафлин…
Но куда бы он ни пошел и с кем бы ни работал, все всегда хотят знать о его работе с Джими. В том числе и я.
При первом же разговоре по телефону несколько лет назад Эдди показался мне брюзгой. В конце концов, у него всю жизнь люди спрашивали: «Ну, так каким же был Хендрикс на самом деле?» А в жизни Эдди оказался настоящим рок-н-ролльным джентльменом. Помимо полосатой розовой рубашки и черных как смоль брюк, подпоясанных ремнем с серебряной пряжкой, он щеголял еще и фиолетовым шелковым шарфом, который ему не терпелось показать.
«Это от Lunafinery, – объяснил он. – Мой прекрасный партнер (Эй Джей Ньютон) и я создали эту компанию. Мы продаем, как мы называем их, “рок-н-ролльные шарфы для английских джентльменов“. Они сделаны из шелка и бархата. Этот называется “Пурпурная дымка”… да, как Purple Haze! На внутренней стороне моя подпись».
Эдди снял свой шарф, и мы сразу перешли к делу.
Каким был Джими, когда вы впервые встретились?
– Я познакомился с ним только в январе 1967 года. Он уже несколько месяцев жил в Лондоне, и всем было очевидно, что его ждет успех. У него уже был сингл (Hey Joe). Он уже играл в Paris Olympia и все такое, так что я знал, кто он такой. Все знали, кто он такой и что делает. Он переворачивает музыкальный бизнес с ног на голову.
А потом мне звонит моя милая менеджер студии, Анна Мензис. И говорит: «О, Эдди. Есть один американский парень с пышными волосами, и вы должны сделать сессию, потому что вы все равно делаете все это странное дерьмо». Поскольку у меня была такая репутация, что я много занимался авангардным джазом, она решила, что это будет очень кстати, и оказалась права. Мы нашли общий язык.
Итак, что же вы записали на первой сессии с Джими – Purple Haze?
– Да… кажется. Чес Чендлер и Джими уже записали кое-что из материала – три или четыре трека. Они точно сделали Hey Joe и, возможно, The Wind Cries Mary… Я не помню. Но когда мы начали сессии в новой студии Olympic в Барнсе в январе 1967-го, Джими был очень рад, потому что: а) это была фантастическая студия и б) мы не только поладили в плане интеллектуального, эмоционального, а также музыкального уровня и всего такого, мы смогли создать для него такие звуки, которые он не смог бы получить в других студиях. Так что мы закончили тем, что наложили материал на некоторые из тех треков, которые они уже записали. Потом, конечно, мы сразу же занялись новым альбомом и начали делать новые песни. Мы закончили запись там, в Olympic, и микшировали ее там же.
Можешь ли ты рассказать о творческих отношениях, которые вы с Джими установили в студии?
– Ну, я думаю, что это была трехсторонняя сделка, в том смысле, что была группа – то есть Джими, Митч и Ноэль, и, очевидно, Джими был на передовой всего этого, еще Чес, который имел огромное влияние, и я. Чес был продюсером, с опытом из своего музыкального прошлого, он был басистом The Animals, а когда ушел из группы, стал продюсером, нашел Джими и бла-бла-бла, привез его в Англию, а затем подбадривал Джими и уговаривал его написать новый материал, что тот в конце концов и сделал. Потому что в начале карьеры Джими просто делал каверы.
Именно по настоянию Чеса Джими начал писать, к тому же Чес помогал ему в процессе. Так что в будке всегда были Чес и я. Я работал над звуком, Чес говорил Джими: «…тебе стоит попробовать другой темп, не включай этот чертов усилитель так громко…» Он направлял. Мое взаимодействие с Джими заключалось в том, чтобы разобраться, какой звук нам нужен. Он играл что-нибудь в студии, я слушал. Я бежал к нему и быстро слушал через усилитель, как звучат барабаны, бас, проверял, что микрофоны находятся в нужном месте. А потом бежал обратно в кабинку, нажимал несколько кнопок и делал свою работу. Потом он входил, слушал и говорил: «Ого, хорошо! Мне это нравится!» Так что Джими, я и Чес находились в потоянном контакте. Особенно я и Джими, потому что ему был важен звук.
