Джими выходит под утро – поздно-поздно, снова поздно, – кажется, с намеренно сокращенной версией God Save The Queen. Но это не Woodstock. Джими играет национальный гимн, никакой особой реакции. Просто еще один трюк, вроде игры на гитаре зубами – во всяком случае, похоже на это.
Шоу окончено. Новые номера: похабная Dolly Dagger, посвященная Девон, эффектная Freedom, посвященная всем и каждому, и гнетущая Room Full of Mirrors. Звук разносится по ветру.
Они заканчивают хитами: Joe, Purple, Voodoo. Но добавляется еще один новый трек, что-то построенное на риффе, тянущемся до самых армейских дней Джими, когда он и Билли пытались превзойти друг друга на своих маленьких усилителях. Что-то под названием In From The Storm.
«I just came back today / I just came back from the storm…»
Группа в итоге доигрывает до конца, и Джими говорит почти полумиллиону людей: «Спасибо большое. Мира и счастья, и прочего хорошего дерьма».
Небрежная охрана впускает всех и каждого в гримерку после шоу, люди собираются вокруг него. Сгорбившись, Джими молчит. Просто о-о-очень чертовски устал. Кто-то предлагает ему косяк, открытую бутылку вина. Он улыбается, но отмахивается. Джими сейчас же должен уйти. Вертолет ждет его, чтобы доставить обратно в аэропорт Саутгемптона на ранний рейс в Стокгольм, где у него есть еще одно выступление в тот вечер. Оно проходит не очень, толпа кричит и просит хиты: «Да пошел ты! Да пошел ты! Давай играй на гитаре!»
Затем еще один концерт на следующий вечер – на этот раз на открытом воздухе – в Гетеборге. Та же история. Толпа, уставшая от нового дерьма, требовала еще больше старого. «Эта песня посвящается всем девушкам, которые трахаются», – саркастически объявляет Джими, прежде чем сдаться и сыграть Foxey Lady. А потом ухмыльнулся: «И все эти маленькие девочки там, сзади, в этих маленьких желтых, оранжевых, розовых и бирюзовых трусиках, которые они постоянно бросают на сцену. Скоро День матери. Все, кто хочет стать матерью, приходите за кулисы».
Когда репортер шведской газеты спросил его о том, что два года назад он внес 5000 долларов в Мемориальный фонд Мартина Лютера Кинга, Джими резко ответил: «Вы бы предпочли, чтобы я отдал их Ку-Клукс-Клану? В США вы должны решить, на чьей вы стороне. Ты либо бунтарь, либо как Фрэнк Синатра».
Признание: «Я устал молчать и чувствую себя опустошенным».
Затем еще один концерт на следующий вечер, в Орхусе, Дания – Джими сомнамбулически ушел после трех песен. Его новая подруга в туре, Кирстен Нефер, потрясена, увидев, что Джими «шатается» и «ведет себя странно». Он сказал ей: «Я не хочу, чтобы ты видела меня таким». За кулисами менеджер, Отто Фузер, ловит Джими, он «рухнул в мои объятия, и мы усадили его на стул. Ему было холодно – холодная лихорадка, – а потом они попросили кокаин. “У нас нет кокаина”, – говорю я. Хендрикс больше не мог играть».
«Я не уверен, что доживу до двадцати восьми лет, – говорит Джими другому интервьюеру на следующий день. – Я чувствую, что мне больше нечего дать музыке. И я больше не буду жить на этой планете, если только у меня не будет жены и детей – иначе мне не для чего будет жить».
Чес-Чес! – появился как в лихорадочном сне на одном из шоу, ушел встревоженный. «Он сломлен, – говорит всем Чес. – Он начинал песню, переходил в сольную часть, а потом даже не помнил, что они тогда играли. Смотреть на это было действительно ужасно».
Потом еще один концерт, через сорок восемь часов, в Западном Берлине. Путешествие на поезде на так называемый фестиваль любви и мира на острове Фемарн, у северного побережья Германии в Балтийском море. Представленный как «Европейский Вудсток», он превратился в мини-Альтамонт. «Ангелы ада» разграбили производственный офис и раздали всем бесплатные билеты. Пулеметный огонь наполняет штормовой воздух.
Переполненный байкерами, избитый штормами, измученный отменами таких громких выступлений, как Emerson, Lake and Palmer, фестиваль погрузился в хаос, насилие и поджоги повсюду, когда Джими наконец появляется на сцене около часа дня.
Выходит под свист, насмешки и крики «Hau ab!» – по-немецки это значит «иди домой!» или «проваливай!» – Джими в шоке. Он пытается сгладить ситуацию, говорит им: «Все равно мир, мир». Но свист становится все громче, и Джими выходит на сцену, вытянув вперед руки. «Мне похуй, если вы будете букать, только букайте в правильной тональности, вы, убл…»
Пораженный силой штормового ветра и смертоносными ливнями, Джими заканчивает сет Voodoo Child, его голос против урагана: «If I don’t see you no more in this world / I’ll meet you in the next one and don’t be late, don’t be late…»
Гитара все еще раздается в небесах, и он кричит: «Спасибо. До свидания. Мир!»
Улетает с места крушения фестиваля на вертолете сразу после шоу на стыковочный рейс в Гамбурге – домой в Лондон.
Джими выдохся.
Но все не так хреново, как у Билли, у которого в выпивке была такая сильная кислота, что его мозг взорвался на несколько дней, а потом недель и месяцев. У Билли чертов нервный срыв. Было принято решение немедленно отправить его обратно в США.
Возвращаясь из Хитроу, Джими направляется прямиком в Samarkand, где его ждет Моника, читая интервью Джими в еженедельнике Melody Maker.
Ей нравится то, что он так позитивно говорит о будущем.
«Должно произойти что-то новое, и Джими Хендрикс будет там», – говорит он автору Рою Холлингворту.
«Мне нужна большая группа». Улыбается. Все еще говорит о своей любви к большому составу. «Я не имею в виду три арфы и четырнадцать скрипок. Я имею в виду большой оркестр, полный компетентных музыкантов, для которых я могу писать и которыми могу дирижировать. А вместе с музыкой мы будем рисовать картины Земли и космоса, чтобы слушателя можно было куда-то увести… Сейчас они готовят свои умы. Как и я, они возвращаются домой, набираются сил и готовятся к следующей поездке».
Моника готова к следующему путешествию с Джими, она уверена.
И Майк тоже.
Он слышал о «неожиданном» визите Чеса к Джими в туре. Да? Ну, пусть не лезет.
Он уже пронюхал о маленьком плане Джими уйти в закат вместе с Аланом Дугласом. «Алан Дуглас – мразь! – Майк закричал в кабинете Мо Остина, столкнувшись с тем, что, как всем было известно, собирался сделать Джими. – Я никогда не позволю ему добраться до Хендрикса!»
Слышал также об Эде Чалпине, который был недоволен тем, что заработал миллион на Band of Gypsys, а теперь приехал в Лондон, чтобы подать в суд на британские лейблы Джими, Track и Polydor – и забрать еще больше того, что по праву принадлежало Майку.
Майк сидели потел, допоздна разговаривая по телефону, пыхтя большой, толстой гребаной сигарой и сжимая свой бокал с бренди так сильно, что он чуть не лопнул в его руке.
Преследуемый за деньги, которые он взял от Warner Bros., Reprise и итальянских парней, чтобы построить студию Electric Lady. Раздавленный обломками фиаско «Радужного моста». Не в силах спать по ночам, зная, что когда сделка сорвется и Джими наконец оставит его в дерьме, и Майк уже не сможет вернуться… он начинает думать о двухмиллионном страховом полисе, который недавно оформил на Джими.
