Свои «прощальные» магаданские выступления «снайперши» дали в альма-матер Дианы на майские праздники 1994 года. Одна из преподавателей института, ныне уже профессор, Елена Михайловна Гоголева, побывавшая на тех концертах, позже вспоминала в интервью магаданскому изданию: «После первого концерта я настолько «ошалела», что могут быть такие талантливые люди, что пошла и на второй. Все были шокированы. Мы стояли с моим знакомым и убеждались: этим девочкам надо уезжать отсюда, они уже уткнулись в потолок…»
Декан факультета иностранных языков Роман Чайковский не вполне разделял радикальную идею досрочного отъезда своей студентки, но когда Диана пришла к нему прощаться, девушку морально поддержал. «Роман Романович классный был преподаватель, вел у нас немецкий, – говорит Арбенина. – В мае, не дожидаясь окончания третьего курса и экзаменов, я сообщила ему, что хочу уйти из института и надеюсь оформить перевод в какой-нибудь похожий питерский вуз. Он ответил, что уважает мое решение и, если я вдруг надумаю вернуться, – примет меня в любой момент. Но я точно знала, что жить в Магадане больше не буду никогда. Меня несло в Петербург, в город, который мне нравился, где мне хорошо. К близкими людям, по которым я соскучилась. Несло в то место, где мне дали раскрыться, где я могла быть самой собой.
Правда, с переводом не срослось. На факультете иностранных языков в Магадане нам преподавали английский и немецкий, а на филфаке СПбГУ вторым языком оказался французский. Пришлось поступать «с нуля», на первый курс и учиться заново».
«С нуля» в Питере у Дианы начиналось фактически всё, не только студенчество. Её самостоятельность весьма отдаленно напоминала (или совсем не напоминала) мюзикловые сюжеты об одаренной провинциалке, с двадцатью долларами приехавшей покорять Бродвей. При всей арбенинской очарованности петербургской атмосферой, в которую она попала летом 1993-го, метафорического «Бродвея» в этом городе для неё уже не было. Десятилетием раньше таковым, возможно, стал бы Ленинградский рок-клуб, его концертные акции, «худсоветы», «Сайгон» на углу Невского и Владимирского проспектов, котельная «Камчатка», фестиваль в Шушарах, «Тонваген» Андрея Тропилло и другие явления невского рок-культа. А в середине 90-х все в российском роке стало вполне рационально, иерархично, медийно, структурированно. Но даже в таком виде это проходило в отдалении от Дианы. Их со Светой акустический дуэт почти не соприкасался с рок-средой.
«В Магадане я представляла, – говорит Арбенина – как приеду в Питер, и будет рок-клуб, кочегарка или похожие тусовочные места, где все поют свои песни, часто вместе. В 19 лет мечтаешь ведь о рок-н-ролльном братстве. А потом выясняется, что каждый сам по себе, и, по сути, это тот же шоу-бизнес. Оказавшись в Питере, я достаточно скоро поняла, что погружаюсь почти в такой же вакуум, как на Крайнем Севере. Меня никто не хочет, в том смысле, что я безразлична как творческая единица своим вроде бы коллегам по музыке. Ко мне относятся не враждебно, но с очевидным равнодушием. Особенно чувствовалось это в Москве, когда мы стали чаще туда наведываться после выхода альбома «Рубеж». Я тогда очень сильно замкнулась».
«Девушки, вы на охоту или с охоты?» – поинтересовался водитель, приоткрыв дверь своего автомобиля. Диана со Светой улыбнулись и поняли, как будет называться их дуэт. Они – не охотницы, скорее снайперы. А поют по ночам.
В 1994-м, до издания «Рубежа», как и до переоценки иллюзий юности, было ещё далеко. Диана осваивалась в Петербурге и решала насущные бытовые вопросы. Прежде всего – с жильем и подготовкой к новому поступлению в институт. Здесь еще одно отличие ее истории от стандартных повествований о «покорительницах сцен». Арбенина явилась в Питер без амбиций, без возбужденного покусывания губ при мысли о том, как «положит этот город к своим ногам» и заставит толпы рукоплескать её песням. Она вообще на данном этапе не задумывалась о больших площадках и артистической стезе. Важен был лишь своевременный побег из магаданского омута, в который её засасывало и в котором можно было раствориться навсегда.
Арбенина явилась в Питер без амбиций, без возбужденного покусывания губ при мысли о том, как «положит этот город к своим ногам» и заставит толпы рукоплескать её песням.
«Первую питерскую квартиру я сняла на Гражданке (Гражданский проспект), – рассказывает Диана. – Поскольку за авиабилеты из Магадана мы не платили, у нас осталась некоторая сумма, полученная в казино, и ее хватило на несколько месяцев нашего существования. А дальше, странно, но я не помню, откуда у нас появлялись деньги. Сурганова продолжила учебу в своей академии, я поступила в институт. Видимо, какие-то эпизодические подработки. И еще мы давали концерты. Фактически ежедневно. Играли везде: по квартирам, арт-галереям и т. п. Никакого директора у нас не было. Просто молва распространялась, и нас приглашали все новые и новые люди. Такая практика здорово закалила».
Публику привлекала уже сама форма «снайперских» песен. Два женских голоса в сочетании с гитарой и скрипкой. Последняя вообще элемент, «цепляющий» внимание. Интересно, что в мировой рок-музыке почти нет популярных команд со штатным скрипачом. Вспоминается только американская группа Kansas. Зато в нашем роке, напротив, скрипка для многих коллективов значила порой не меньше, чем соло-гитара. «Аквариум», «Крематорий», «ДДТ», «Последний шанс», даже «Машина времени» начала 1980-х, когда в ее составе играл Сергей Рыженко, без «штатной скрипки» не обходились. Представьте себе «вечные» хиты: «Дети Декабря», «Мусорный ветер», «Безобразная Эльза», «Белая ночь» без этого инструмента? Выйдет как-то куцо и непривычно. При этом скрипичный саунд в русском роке обеспечивали исключительно мужчины. А «снайперши» выдвинули на авансцену девушку со скрипкой. Причем сделали это как бы вынужденно. Во всяком случае, Арбениной сегодня видится именно так.
«Количество моих песен в нашем арсенале росло, и Свете, образно говоря, нужно было чем-то «занять руки», – объясняет Диана. – Она исполняла несколько вещей под гитару, но в большинстве композиций оставалась без инструмента. Постоянно трясти шейкером (в качестве перкуссии) и петь бэки было скучновато и странно. По крайней мере, для меня. Потому что я не понимала, на фига нам тогда что-то репетировать? Свои песни я и так знаю. Могу просто взять гитару, выйти к публике – и всё в порядке. В какой-то момент Светка сказала: о, кстати, я же раньше играла на скрипке! Это показалось любопытным, и мы вписали скрипку в наши песни. Вписали за неимением альтернативы. Хотя, признаюсь, скрипку я не особо люблю. Не мой инструмент. Это совсем не мой инструмент. Мне нравится альт, трубы. А среди наших рок-н-ролльных скрипачей импонировал только Никита Зайцев из «ДДТ». Так в русском роке никто не играл и играть не будет. Он был гений, безумец – как Гаркуша в «АукцЫоне». В остальных случаях всегда думала: боже, ну зачем этой группе скрипка? Скажу тебе то, что никогда прежде не вербализировала: наше «снайперское» акустическое звучание гитары и скрипки никогда не было мне близко, несмотря на то, что люди его приняли и считали самобытным. Мне оно казалось слегка доморощенным, бардовским, кустарным, возникшим от безысходности. Понимаю, что многих озадачат мои слова, но это так. Я воспитывалась на иной музыке: Ник Кейв, Siouxsie and the Banshees, Cure, Doors… Не люблю сослагательных наклонений, однако замечу, что если бы могла написать свою музыкальную историю заново, начинала бы по-другому. Без Сургановой и сразу с электричества».
