Шульц закончил играть, весь потный и красный, он встал из-за органа и победно взглянул на брата Бенедикта, вид у которого был по-настоящему пришибленный – в жизни ничего подобного тому слышать не приходилось…
Утром следующего дня, как только открылись ворота, мы покинули Ригу… Накануне я нанял у мельника крытую повозку, и в назначенное время нас дожидалось транспортное средство, припаркованное у обочины дороги напротив привратной башни. Повозка доверху была набита мешками с мукой, но ездовой – немолодой угрюмый лив – заверил, что места хватит для всех, и пояснил, что хозяин – вот проныра! – приказал доставить муку в епископский замок; раз уж мы отправляемся в Торейду, так можно заодно и подкинуть заказ клиенту. Мы кое-как разместились между мешками и поинтересовались, когда будем на месте. «К вечеру будем, в том не сомневайтесь, святые отцы», – буркнул возница и стегнул лошадей.
Едва повозка тронулась, меня охватило беспокойство. Вроде как надо радоваться – сбывается заветная мечта, а на душе – отчего-то муторно… Пока все шло по плану: на ночь пристроил Шульца в гостевом доме, договорившись с елемозинарием братом Германном, и мой друг хорошо выспался на ворохе сухой соломы; из монастыря я ушел тихо, по-английски, ни с кем не попрощавшись; к чему привлекать излишнее внимание, ведь нашим планам могла помешать любая случайность; и вот теперь мы уже катим по песчаному тракту, ведущему в сторону Пскова. Я обернулся и долго-долго смотрел на отдалявшиеся крепостные стены и башни, окутанные утренним туманом, навсегда прощаясь со средневековой Ригой, с Ольгой, с Генрихом… На глаза навернулись слезы, я громко вздохнул. Шульц сочувственно посмотрел мне в глаза.
– Знаешь, Шульц, – произнес я дрожащим голосом, – я так устал… я так устал тебя ждать.
И, не удержавшись, заплакал. Шульц положил мне руку на плечо, не сказав ни слова. Я был так благодарен ему за простой товарищеский жест, за молчание. Своих горьких слез я не стыдился, напротив, эти минуты слабости принесли облегчение после всего пережитого. Мы долго ехали молча. Успокоившись я в подробностях начал рассказывать о том, что со мной произошло за два долгих года. Говорил я, само собой, по-русски, от родного языка сильно отвык – ведь на нем говорил лишь с Ольгой, но как давно это было…
Рассказ мой вышел длинным, и я закончил его, когда мы подъезжали к Торейде. Уже смеркалось, но живописные окрестности хорошо просматривались. Октябрь принес в древнюю долину Гауи буйство красок, превратив ее в настоящий «сад Богов» или истинное природное святилище, раскрасив кроны деревьев на холмах в бушующий пурпур и золото. Таким я вспоминаю это место сейчас, но тогда мне не было дела до прекрасных ландшафтов, я томился надеждой возвращения домой… Мрачным диссонансом среди окружавшего нас золотисто-багрового великолепия был возвышавшийся на горе темно-серый замок, – бывшая вотчина ливского князя Каупо, ставшая резиденцией рижского епископа. Примечательно, что его стены и башни, сложенные из известнякового камня, не имели ничего общего с красно-кирпичной кладкой того новодела, который мы с Шульцем увидели, побывав в воссозданном Турайдском замке.
Тем временем дорога круто пошла вверх, умаявшиеся клячи, напрягаясь изо всех своих лошадиных сил, громко всхрапывая и ржа, безуспешно пытались вкатить повозку в гору, но из-за тяжелого груза она не поддавалась. Нам пришлось спрыгнуть на дорогу и подтолкнуть повозку. Вдохновленные неожиданной подмогой, лошади быстро взобрались на вершину холма, а мы, разминая ноги, затекшие от долгого сидения, трусцой догоняли повозку. Забрав пожитки и попрощавшись, мы зашагали в сторону холма Дайн, над которым уже повисла полная луна, а возница-лив долго глядел нам вслед, недоумевая, куда это на ночь глядя собрались странные святые отцы, беседующие на русском языке, потом ударил вожжами по лошадиным спинам, и повозка, тарахтя колесами, покатила к замку.
– Послушай, Шульц, – озадаченно спросил я друга, – каким образом Янсонс раскопал информацию, что здесь в Торейде ты найдешь колдуна? И откуда он узнал про него?
– Ну, наконец-то! – расплылся Шульц в широкой улыбке, – сейчас сам все поймешь, потерпи минутку.
Вскоре мы вышли на широкую поляну, заросшую высокой пожухлой травой и залитую лунным светом. То там, то здесь виднелись руины сожженных домов – от былой ливской деревеньки осталось одно пепелище. На ее краю, там, где высокий обрыв круто уходил вниз к Гауе, и находилось вожделенное место…
– Смотри, чувак! Вот и колдун, уже и костер запалил, – радостно воскликнул Шульц, махнув рукой в сторону огня, мерцающего меж деревьев.
Подойдя ближе, я увидел косматого человека в звериной шкуре. В эпицентре сакрального круга горел костер, над огнем висел чугунок с дымившимся варевом, а колдун длинной палкой усердно помешивал содержимое. Он повернулся ко мне – я так и ахнул, то был Янсонс! – собственной персоной, только молодой, весь заросший нечесаными волосами, подобно пещерному человеку. Рядом с ним сидела огромная черная собака, которая при нашем появлении тут же вскочила на ноги и угрожающе зарычала. Но Янсонс отрывисто прикрикнул на нее, псина подошла к нам, попеременно обнюхала и дружелюбно завиляла хвостом. Потом колдун что-то сказал Шульцу, показывая на замок, где забе́гали люди с факелами.
– Надо спешить, – озабоченно сказал Шульц, – похоже, нас кинулись искать, и скоро здесь будет замковая стража. И правда – огоньки факелов уже замелькали у подножия горы, на которой стоял замок, а поскольку огонь костра виднелся издалека, шанс на то, что они появятся здесь, был чрезвычайно высок.
Колдун велел нам стать у огня, он доверху наполнил две деревянные плошки дымящимся отваром и приказал нам выпить. Хоть от плошек и шел пар, но пойло оказалось холодным, что меня удивило, с опаской я пригубил отвар, на вкус оказавшийся очень горьким, я скорчил недовольную гримасу и вопросительно глянул на колдуна, тот жестом показал, что надо выпить залпом. Зажмурив глаза, я сделал большой глоток, едва не выпив все, и в тот же миг, почувствовал, как к голове разом прилила кровь, меня шибануло так, будто башка раскололась пополам – неожиданное и страшное ощущение. Я выронил из рук плошку с недопитым отваром, она упала, не расплескав содержимого, но поднять ее я уже не мог, не было сил… Внезапно качнулись кроны лип и могучих дубов, ветер еще быстрее закружил облетавшие с деревьев листья, окружающий меня мир кувырнулся вверх тормашками, через секунду я лежал на земле, полностью утратив способность стоять на ногах… Странно: я лежал у костра, но жара не ощущал, рядом валялся обездвиженный что-то мычавший Шульц… Краем глаза я заметил, как собака жадно вылизывала из моей плошки недопитую жидкость… Последнее, что я успел увидеть, как колдун, схвативший двумя руками боевой топор, остервенело кинулся навстречу внезапно появившимся заклятым врагам крестоносцам – их было четверо, ближнего к нему, держащего факел, он тут же зарубил насмерть, раскроив череп, с яростным лаем ему на помощь бросилась лохматая собака, повалила одного стражника, затем другого и обратила в бегство последнего… Тем временем сакральный пятачок, на котором мы с Шульцем валялись, как тряпичные куклы, удивительным образом тронулся с места и начал медленно раскручиваться вокруг своей оси, то есть костра, с каждым кругом все быстрей и быстрей, точно это был не статичный пустырь, окруженный двенадцатью священными липами и дубами, а дьявольский аттракцион – помните, был такой в свое время – только в десятки раз быстрее.
