– Сколько-сколько их у твоего дядьки? – Шульц был явно впечатлен. – Чувак, это ж сколько фильмов надо крутить в день, чтобы их всех за год пересмотреть?
– Думаю… не меньше шести.
Шульц только присвистнул.
А я в свою очередь уже не вслух, а про себя – это было глубоко личное – вспомнил добрым словом своего дядюшку. Ведь это именно он шесть лет тому назад таким нетривиальным способом – нашим совместным просмотром фильмов о благородном вожде Виннету – пытался вылечить мою сиротскую душу от невозвратимой утери родителей. По сути этими картинами он и спас меня тогда. Чем еще они оказались полезными? – по мудрому совету дяди я их смотрел без русского перевода – так и выучил немецкий. И знал его лучше всех в классе. Конечно, поначалу Виннету, вещающий с экрана на немецком, выглядел чудно – да, это было нечто! Наверное, почти то же самое, что киношный Гитлер, толкующий … по-украински, никак не меньше.
Тогда же дядя подарил мне и знаменитую трилогию о благородном вожде апачей, послужившую литературной основой для западногерманских «евровестернов». Уверен на все сто – именно в двенадцать лет и надо читать подобные книги! Карла Мая, автора книжного цикла о Виннету, самого популярного писателя, когда-либо писавшего на немецком языке, у нас только начали издавать, и надо признать, со столетним опозданием, если не считать, конечно, дореволюционных публикаций. В Советском Союзе Мая не жаловали, более того, напрочь игнорировали, поскольку тот, как считалось, имел клеймо «литературного любимчика фюрера».
Хоть Шульц и обожал фильмы про Виннету, но в силу вышеописанных причин и понятия не имел, кто на самом деле выдумал благородного вождя апачей, а о существования немецкого писателя Карла Мая он даже не догадывался, впрочем, как и любой другой подросток советского времени. Пришлось мне ему «раскрыть глаза». Опять раньше положенного времени.
В пространных разговорах про кино, видео и шницель-вестерны мы добрались до «Сплендид Паласа» и вскоре уже держали билеты на ближайший киносеанс. Фильм был тот самый, что упоминал Катков-ский, «Трое на снегу». Я, как глянул на рекламную афишу – с тремя веселыми мужиками в зимних шубах, мчащихся на всех парах в санях с заснеженного склона, так сразу вспомнил картинку на одном из DVD-дисков из дядюшкиной коллекции. До определенного возраста мне не разрешалось пользоваться по назначению его заветными сокровищами, зато он позволял разглядывать обложки дисков, вот я и читал аннотации на оборотной стороне, если завлекали картинки или заманивало название фильма. Впрочем, изображения, хоть и были схожими, но все же отличались – в дядюшкином варианте один из трех мужчин был пышущий здоровьем и недюжинной физической силой негр или, выражаясь политкорректно, чернокожий, а здесь – какой-то сухопарый узкоглазый субъект, судя по всему, японец. Одним словом, «союзник» по Нацистскому пакту. Очередной выверт альтернативного времени, этакие ёрнические гримасы.
До начала сеанса еще оставалось время, и Шульц – мало ему предыдущих стрессов – начал подбивать меня зайти к нему домой! Самому, естественно, было жутковато, а вдруг маму встретит или себя самого?! Дом находился в двух шагах от кинотеатра на злосчастной улице Элизабетес, вот и приспичило ему со страшной силой… Уж так хотелось посмотреть, кто там сейчас живет!.. Меня долго уговаривать не пришлось, мне-то что? – зашел и вышел, меня уж точно никто там не знает. Шульц из предосторожности остался ждать на лестничной площадке этажом ниже.
На дверях его квартиры сияла медная табличка на немецком, сообщавшая, что здесь проживает профессор… герр Шульц. Я содрогнулся – такое невероятное совпадение! Минуту, никак не меньше, раздумывал – позвонить или нет, но, услышав нервный кашель Шульца, доносившийся снизу, все-таки решился. Прямо скажу – с волнением и страхом. Но когда открыла дверь молодая и красивая немка, брюнетка с короткой стрижкой, облаченная в коротенький белоснежный халатик по моде семидесятых, облегающий стройную фигурку и высоко обнажавший стройные загорелые ноги, я просто остолбенел. Настоящая секс-бомба, ей бы только в порнофильмах сниматься… От порочных мыслей я весь залился густой краской до корней волос. В нос ударило сладкими духами – такое дурманящее амбре, что у меня аж дыхание перехватило, я не мог выговорить ни слова, стоял перед ней прямо как истукан. Сам не ожидал, что окажусь столь впечатлительным.
С понимающими смешинками в карих глазах она вежливо осведомилась, что мне угодно.
– Простите, – робко промямлил я, – тут, кажется, жили… Шпилькины, – и чуть ли не шепотом добавил, – когда-то… очень давно.
– Шпилькины? – переспросила она, завлекательно переступая с ноги на ногу и покачала головой, – Впервые о таких слышу, – и потом с легкой усмешкой добавила, – я служу у герра Шульца очень давно, но никогда не слышала ни о каких Шпилькиных. Кстати, а что это за фамилия? – русская? – или, может, еврейская? – она подозрительно нахмурила тонко выщипанные бровки.
– Русская, русская, – я поспешил ее успокоить.
– Во всем доме живут одни немцы. Есть еще латыши. Они занимают первый этаж во втором подъезде.
– А скажите, пожалуйста, с каких пор здесь живет… э-э-э… герр профессор?
– Давно живет. Насколько я знаю, переехал сразу после войны.
– А до этого, кто здесь жил, случайно не знаете?
– Не знаю, – сухо ответила она, теряя терпение. – Вам следует обратиться с этим вопросом… в адресный стол или… лучше всего… в полицию.
«Премного благодарен за дельный совет!» – язвительно подумал я, но вслух этого, конечно, не сказал, и еще раз извинился за беспокойство. Она безразлично кивнула и гулко захлопнула дверь.
Я спустился на нижний этаж, где на площадке стоял белый, как полотно, Шульц. Он, конечно, слышал наш разговор.
– Теперь доволен? – спросил я.
Он ничего не ответил, а потом неожиданно спросил потерянным тоном:
– Знаешь, что такое Юденфрай?
– Страна, свободная от евреев, – ответил я.
– У меня такое чувство, чувак, что я – здесь единственный, оставшийся в живых еврей… И это – неподъемный груз, – тяжко выдохнул Шульц. Некоторое время он молчал, потом я заметил, что его глаза увлажнились, по щеке скатилась слеза, и он спросил осипшим голосом:
– Где моя мама, чувак?..
Что я мог ему ответить? В этом мире для нее явно не было места… Но как сказать ему? Я не мог, не хватило духу…
Шульц рассказал мне невероятную историю о спасении его матери из рижского гетто поздней осенью 1941 года. Сбежать удалось чудом – через лаз в канализации, настолько узкий, что пролезть мог только ребенок. Перед тем, как отправить дочь в зловонный туннель, родителям удалось осветлить ей волосы, сделав из девятилетней еврейской девочки-брюнетки «натуральную» блондинку. Потом ей посчастливилось попасть в семью праведных латышей, прятавших ее до последнего дня немецкой оккупации. Подобных ей, спасенных и дождавшихся освобождения евреев, оказалось совсем немного – не более тысячи человек на всю Латвию. Так произошло с матерью Шульца в реальном времени, а что случилось здесь – неизвестно…
