…И вот, не дождавшись повторного клича краснокожих, Гитлер обернулся к сопровождавшим его музыкантам и, театрально воздев руки к небесам, патетически воскликнул:
– Бог – свидетель, если б не избранный мною жертвенный путь фюрера немецкой нации, мои занятия живопи…
Гитлер не успел закончить высокопарной фразы, потому что рядом с ним со свистом наземь грохнулся мешок – от неожиданности он вздрогнул и, пошатнувшись, отпрянул в сторону, едва удержавшись от падения, благо его поддержал стоявший рядом рогатый викинг, то есть Катковский. К моему великому изумлению мешок оказался рюкзаком – и весьма знакомым – мой? или Шульца? От обуявшего меня ужаса все внутри содрогнулось, сжалось и похолодело, в ожидании, что вот-вот сейчас рванет, но… секунда проходила за секундой, а рюкзак все не взрывался, ну, и мы вместе с ним за компанию… Мне показалось, что он прилетел откуда-то сверху – чуть ли не с крыши свалился, я глянул вверх, но там – никого не увидел. Я, поначалу предположивший самое страшное, мало-помалу приходил в себя, поняв, что взрывчатки там нет.
Неожиданно из-за забора – откуда всего пару минут назад послышалось улюлюканье – раздался демонический хохот, будто из преисподней вылез дьявол, и затем донесся нечленораздельный вопль. Забор покачнулся, сначала проклюнулись две непослушные руки, ищущие, за что бы ухватиться, и вслед за ними вылезла патлатая голова Шульца в бейсболке, надетой задом наперед. Кряхтя, он подтянулся на руках, наконец перекинул одну ногу, потом другую и, усевшись верхом на заборе, как петух на насесте, спросил, оглядев всех тяжелым пьяным взглядом:
– Ну, что, чуваки, обосрались?
Озадаченный Гитлер только и промямлил:
– Вас ист дас… м-м-м… чу-ва-ки унд…?
Он споткнулся, не в силах произнести русскую абракадабру. Никто ему не ответил – все как зачарованные уставились на Шульца, к которому с разных концов сада уже мчались охранники.
Шульц тем временем вытащил из-за пазухи початую бутылку шнапса и, задрав голову, смачно приложился к ней. Одним махом прикончив выпивку, он бросил бутылку в сторону охранников, подбегавших к забору.
– Слезай, русская свинья! – гаркнул тот, что подскочил первым, он крепко схватил парня за ногу, но Шульц ловко ее вывернул и с размаху двинул каблуком платформы прямо по его харе, да так сильно, что тот грохнулся наземь тяжелым кулем. Второй тоже был рядом и хотел было стащить Шульца, но его остановил поток рвоты, водопадом окативший его с головы до пят. Шульц, как обычно, был в своем репертуаре и остался верен себе до конца. Все просто покатывались со смеху, включая фюрера.
– Я не свинья! – утершись рукавом бушлата, с пафосом заявил Шульц на чистом немецком языке, – а как иначе, если он, как и я, учился в немецкой спецшколе. – Я – не свинья! – вновь повторил он, – Я – ВИННЕТУ… БЛАГОРОДНЫЙ ВОЖДЬ АПАЧЕЙ!
Он вытащил из-за пазухи вторую бутылку, снова приложился, сделав приличный глоток, и его тут же опять стошнило. Переборов судороги на лице, он громко произнес:
– ВИННЕТУ ПЬЕТ ДО КОНЦА!
Допить вторую бутылку до конца Шульцу все-таки не дали, сняв его с забора и при этом стащив с него шузы. Охранники тут же хотели ему «намылить шею», но фюрер подал знак рукой, мол, не надо, подведите его ко мне. Так, брезгливо держа Шульца за шиворот и отворачиваясь от его зловонного дыхания, и обутого лишь в носки не первой свежести, они и подвели его к Мумии.
Признав Гитлера, Шульц небрежно вскинув правую руку, прям совсем как сам фюрер, он рявкнул:
– Хайль Гитлер!
Фюрер нехотя ответил, кое-как махнув рукой. Просто какой-то театр абсурда! Однако, скажи Шульц вместо нацистского приветствия «Гитлер капут», уверен, его песенка была бы тут же спета, хоть мой товарищ и провозгласил себя Виннету.
Гитлер изучающе посмотрел Шульцу в лицо, как бы проверяя его на чистоту расы и, не обнаружив ничего предосудительного, отдал команду телохранителям:
– Отпустите… ВИННЕТУ… он хороший, – при этом фюрер медленно поднял руку, словно делая замах для удара, мне почудилось, что он собрался дать Шульцу оплеуху, но вместо этого он со слащавой улыбкой потрепал его по щеке, совсем так, как на знаменитой фотографии в день своего рождения, отправляя на фронт безусых немецких подростков с фаустпатронами биться с русскими ордами:
– Он… хороший… он – ВОЖДЬ… только ему надо проспаться.
И отдал короткую команду своим головорезам, указав на носки Шульца:
– Верните Виннету мокасины и уложите спать.
Притихшего Шульца подхватили под руки и повели в дом, не забыв прихватить и рюкзак, на ходу покопаться в нем, и не найдя ничего предосудительного, спокойно продолжить шествие.
Гитлер же продолжил прерванное общение, видимо, под впечатлением от неожиданного эпизода, расхотев прощаться:
– Вот уж не думал, что судьба мне пошлет подобный знак, и я вновь вспомню детство и Виннету… – сладко протянул фюрер и надолго замолчал. Мы терпеливо и вежливо стояли вокруг и ждали, что же последует дальше. Наконец он будто очнулся, огляделся вокруг и плюхнулся на ближайший стул, что было знаком длительного продолжения воспоминаний. Нам ничего не оставалось, как «преданно» внимать ему в надежде, что утомленного впечатлениями Мумию хватит ненадолго. Ничего подобного: он бодро продолжал разглагольствовать.
– Помню себя в Вене… трудное для меня время… 30 марта 1912 года… В тот день ноги сами принесли меня, уверен – не случайно, на лекцию Карла Мая… о жизни и литературе… высокий полет благородной души – вот за что должен бороться человек! – если говорить коротко о квинтэссенции этой лекции… публики собралось много, думаю, тысячи две… Это было незабываемо! Вспоминаю этот день всю жизнь… И случилось это ровно за неделю до смерти писателя… его уход заставил меня плакать… – Глубоко вздохнув, фюрер вновь надолго замолчал, потом с хитрецой спросил:
– А знаете ли вы, молодые люди, что Альфред Форер во время войны в боях на Восточном фронте потерял правую руку, после войны стал кинорежиссером, снял три фильма – про Виннету? – Мы только молча таращились на Мумию, чтобы не разрушать его «пьедестал». – Вот как бывает: герой войны, потерявший в битве с русскими руку, снял фильмы про моего любимого персонажа! Но… будем же объективны… последняя его картина – «Трое на снегу», должна быть подвергнута суровой критике! Никчемное кино и дурацкая комедия!..
Он гневно покраснел и так стукнул кулаком по столу, что мы слегка отшатнулись. Не знаю, куда бы завели его разъяренные рассуждения, если бы нам во спасение не выплыла госпожа Мартинсоне с обворожительной улыбкой во все тридцать два (искусственных) зуба.
Некоторое время они чинно прогуливались по дорожке мимо лукаво улыбающегося мраморного Амура, и до нас донеслось, как госпожа Мартинсоне приглашает Гитлера на завтрашнюю премьеру «Летучего Голландца» и объясняет значение постановки для их оперного театра, повторив все то, о чем вещала с киноэкрана. После чего фюрер покинул виллу «Ля Мур», умчавшись на представительском «Мерседесе» вместе со своей охраной, как мы предположили, – на правый берег Даугавы.
