– Про операцию «Валькирия» что-нибудь слышал? – со знанием дела спросил я Шульца.
– Заговор 20 июля? Неудавшееся покушение высокопоставленных офицеров Вермахта на Гитлера? – оживился Шульц, в нем вновь проснулся азарт дотошного историка, – да будет тебе известно, что это – одна из моих любимейших тем в истории гитлеровской Германии.
Хоть бомба в «Волчьем логове» тогда взорвалась в присутствии Гитлера, но отправить фюрера на тот свет заговорщикам не удалось – помешало роковое стечение обстоятельств, не позволившее свершиться правосудию. Я не был уверен, что в альтернативном времени покушение имело место, скорее всего, не было вовсе, поскольку война для Германии стала победоносной и завершилась уже в 1944 году. Да это и не столь важно для нас – состоялось или нет то покушение, главное, что Гитлер до сих пор живой, так что есть шанс стать первыми в этом благородном деле. Шульц моментально воспрянул духом, ему явно пришелся по душе мой шапкозакидательский настрой.
– Это же потрясающе, чувак! То, что не удалось совершить немецким патриотам тридцать лет тому назад, сделаем мы, – с пафосом провозгласил Шульц, доставая из глубины поленницы спрятанную там взрывчатку. – Предлагаю предстоящую операцию назвать «Валькирия-2».
– Версия Два. Точка. Ноль, – поправил я Шульца на современный лад.
– Что-что? – не врубился Шульц.
– Неважно, – сказал я, – лучше повторим пройденный материал.
– Заметано, чувак, – согласился Шульц, разворачивая пакеты, – итак… все по порядку… деревянный штырь… кило пластита… запалы в футляре… хранятся отдельно… часо…
Он осекся на полуслове, потому что скрипнула дверь, и на пороге сарая внезапно возник Катковский, в руках он держал поднос с дымящимся кофейником, кружками и ломтями домашнего хлеба. В сарае аппетитно запахло… домом.
Шульц, не ожидавший его появления и застигнутый врасплох со своим преступным занятием, поначалу замер, а потом, мгновенно собрав все в кучу, стал впопыхах запихивать адский набор в рюкзак, с первого раза, конечно, не получилось, коробка с детонаторами выпала из рук, хорошо еще, что упала на кровать, – вот бестолочь! – а то бы рвануло, у меня даже сердце остановилось, – к счастью, обошлось, а то бы я сейчас не вел с вами разговора… И дураку было ясно, что Шульц прячет что-то запрещенное, и Катковский, само собой, сразу раскусил, что к чему – это я по его глазам понял, но вида он не подал, деликатный человек, решил, видать, что это не его ума дело.
– Перебрал я вчера с шампанским, историки, – пожаловался он, – голова трещит так, что готова расколоться пополам.
Вид у него и правда был неважнецкий: лицо серое, безжизненное, голова туго стянута вафельным полотенцем – таким вот допотопным способом он пытался бороться с головной болью.
– Тебе опохмелиться не помешало бы, чувак, – сочувственно покачал головой Шульц, завершив манипуляции с рюкзаком и аккуратно положив его к себе под ноги.
Катковский налил в кружки кофе, протянул каждому из нас:
– Пейте, пока горячий… А я… я с удовольствием опрокинул бы чекушку, да нельзя, – посетовал, он, – мне в театр скоро отправляться, у нас с этим строго, вышвырнут за двери в два счета, если что заметят… да и вечером премьера… ответственная… снова фюрер ожидается… ну, вы сами слышали, о чем вчера талдычила старуха.
– Кстати, а где фюрер сидит на спектакле? – как бы невзначай поинтересовался Шульц.
– Там, где положено по его статусу и протоколу – только в президентской ложе.
Мы с Шульцем вмиг переглянулись, не решаясь спросить о главном, и только молча поглядывали на Катковского.
– Чего уставились?.. Небось ключ от президентской ложи понадобился? – игриво спросил тот.
От вопроса в лоб мы с Шульцем просто остолбенели, на что Катковский громко и с наслаждением хохотнул, но тут же сморщившись схватился за голову от внезапно подступившего приступа боли. Справившись с ней, проговорил:
– Не тушуйтесь, историки… я все про вас знаю… ключ, кстати, который вам так позарез нужен – висит перед вашим носом, – и он ткнул пальцем на старый ржавый гвоздь, вбитый в стену справа от двери – там действительно висел ключ, самый обычный, ничем не примечательный, и не скажешь даже, что он от президентской ложи.
Тут Катковский поведал нам, что где-то с месяц назад в ложах Оперы театральное начальство задумало поменять замки и поменяло-таки, но, когда заменяли старый комплект на новый, вышла путаница и в возникшей суматохе этот неприметный ключик и попал ему случайно в руки, он не растерялся и по-быстрому снял с него слепок, потом сделал дубликат, сам не зная зачем, на всякий случай, думал, чем черт не шутит, может, пригодится когда-нибудь… Дождался, вот и сгодился для благого дела.
Потом он признался, что с нашей идентификацией вышло и того проще: в первую ночь, когда мы с Шульцем уже вырубились и дрыхли без задних ног, Катковский перетряхнул наши вещички. Я на него за это не в обиде, а как иначе? В тоталитарном государстве только так и надо поступать, чтобы ненароком впросак не попасть, надо ж было разобраться, что мы за фрукты такие, а вдруг провокаторы или шпионы?.. Сначала он в моем рюкзаке раскопал загранпаспорт, который при внимательном ознакомлении рассказал ему много интересного, можно сказать, даже чересчур много нового и интересного, от чего запросто можно было тронуться умом. Потом еще, покопавшись в моем рюкзаке, наткнулся на абсолютно неведомую для него музыку, записанную еще в моно-варианте – «сорокапятки», маленькие пластинки на сорок пять оборотов с ничего для него не говорящими названиями The Beatles и The Rolling Stones, изданные, согласно выходным данным, в Англии в шестидесятые годы – в той самой Англии, откуда, как известно, всех жителей острова во главе с королевской семьей переселили в европейскую часть России… Ну, а когда Катковский полез в рюкзак Шульца, наткнулся там на два смертоносных свертка, и, как это ни парадоксально звучит, почти на сутки раньше обладателя… Тут-то он про нас все понял правильно, что мы такие же подпольщики, как и он сам, только значительно круче, хоть и моложе; короче, зауважал нас, о чем не преминул сообщить в конце своей исповеди.
– Да не глазейте вы так на меня, историки, не робейте – в гестапо закладывать не побегу. Если б надо было – давно уже настучал… А вы что, и вправду подпольщики… подпольщики из будущего?
Мы с Шульцем одновременно судорожно сглотнули и молча кивнули головами – а что нам оставалось делать? Отпираться было глупо.
– Охренеть можно! – только и воскликнул Катковский, закатив глаза и в сердцах сорвав с головы полотенце.
Посвящать Катковского в тонкости наших временных переходов, а тем более брать его с собой не входило в наши планы – достаточно с него и того, что мы открылись ему и рассказали, откуда взялись, впрочем, особо не вдаваясь в подробности, обмолвились только о том, что в том мире, в котором мы живем, гитлеровская Германия потерпела сокрушительное поражение, а сам Гитлер, когда советские войска стояли в полукилометре от рейхсканцелярии, покончил жизнь самоубийством – произошло это 30 апреля 1945 года. Катковский слушал нас, буквально открыв рот, похоже, что и про больную голову забыл… Мы тут же сочли необходимым серьезно предупредить его, что со временем шутки плохи, но зря переживали, не было у него желания болтаться на сквозняке между временами. Нет, на экскурсию в будущее он явно не собирался, его желания были гораздо приземленнее, все, о чем он мечтал – это изменить для себя среду обитания и оказаться в Америке. Планировал добраться автостопом до Лиссабона, наняться там палубным матросом на какое-нибудь судно и махнуть на нем через океан – таков был план Катковского по обретению личного счастья, совсем в духе его кумира Джона Кея.
