…и на Шульце.
Я снова опоздал.
Часть третья. Вернуться домой
Вскинув руку, я машинально посмотрел на часы – четырнадцать минут восьмого… по-прежнему, как и полчаса и час тому назад – четырнадцать минут восьмого… Мой друг в это время был еще жив, собирался с духом для совершения своего безрассудного поступка, а я как полоумный носился по театру, не подозревая о его самоубийственном плане… Перед глазами до сих пор стояла жуткая картина искореженной, перевернутой вверх дном Президентской ложи, лежащие вповалку мертвые тела, тлеющая одежда на мертвяках. Последнее, что я помнил, как накрыл бушлатом безжизненное тело юного бомбиста… И в очередной раз содрогнулся от ужаса, терзаясь чувством вины. «Эх, если б я знал, – твердил я про себя, – если б только знал…»
Четырнадцать минут восьмого… часы мои как стояли, так и стоят, и будут стоять до тех самых пор, пока я не вернусь домой. Там, где я теперь нахожусь, батарейками для наручных часов еще не торгуют. Хотя… узнать точное время можно без труда. Очнувшись от тупого оцепенения огляделся: сейчас я – у гостиницы «Рига», и без промедления направился к местной достопримечательности, романтичному символу города и традиционному месту встреч рижан, стоящему, как известно, между Оперой и Бастионной горкой – я, конечно, про часы «Лайма» говорю. Они показывали ровно двенадцать, полдень. Рассеянным взглядом скользнул по их рекламному столбу и удивился – новое название! – теперь часы именовались чисто в советском духе, на каждой из граней столба сияла надпись «Мир» на четырех языках – латышском, русском, немецком и английском, и никаких тебе свастик и прочих нацистских символов. Последнее обстоятельство воодушевило и обнадежило – по всему выходило, что я попал туда, куда надо. Впрочем, радоваться было преждевременно – надо бы окончательно убедиться. И я мало-помалу убеждался; глаза выхватывали характерные приметы абсолютно нового для меня времени: перво-наперво я обнаружил отсутствие пешеходной зоны и наличие троллейбусного кольца вокруг Памятника Свободы, помнится, Шульц как-то об этом обмолвился. Сам памятник предстал передо мной, можно с уверенностью сказать, в первозданном виде – как раньше наверху стелы стояла позеленевшая Милда с воздетыми к небесам руками, державшими три золотые звезды, а от величественной фигуры епископа Альберта и барельефной истории покорения Ливонии крестоносцами, не осталось и следа, нацистский монумент растаял как мираж… Далеко впереди за Памятником Свободы высилась громада многоэтажной бетонной коробки будущей гостиницы «Латвия», окруженная работающими кранами и зиявшая пустыми глазницами окон. На углу здания я увидел табличку с номером, которая говорила, да что там говорила – кричала! – что я нахожусь на улице ЛЕНИНА… Мимо меня суетливо пробежал постовой шуцман, то есть, тьфу ты! – конечно же, милиционер, с полосатым жезлом в руке, спешивший разрулить возникшую пробку на перекрестке из-за сломавшегося светофора, на кокарде его фуражки красовался герб СССР… Автомобили, катящие по улице Ленина были отечественные – сплошные «Волги», «Жигули» и «Москвичи», проехала даже одна представительская машина, по-моему, – чехословацкая «Татра»… Мимо меня, тихо шурша шинами двигались троллейбусы, тоже чешские; к слову сказать, шума города я практически не слышал – после взрыва уши были еще крепко заложены. Ожидаемых примет было много, но я все еще сомневался, не решаясь поверить в реальность, думаю, срабатывала инерция прежнего мышления, мне, не мудрствуя попросту надо было свыкнуться с фактом… В колоннадном киоске, что стоял рядом с часами, с виду всамделишный древнегреческий храм, только миниатюрный, я решил купить свежий выпуск русскоязычной газеты. Порылся в карманах и к радости нашел завалявшийся там рваный рубль – в прямом смысле слова, рваный и мятый, не представляю даже, как киоскер рискнул принять его к оплате. За две копейки мне продали газету и щедро отсыпали пригоршню мелочи, я был богат как Крез – сдачи хватило бы на добрую дюжину порций двойного кофе, так что я отправился в «Птичник» под раскинутые тенты традиционно оранжевого окраса.
Там, как обычно, под ногами путались пернатые твари. Не обращая внимания на мирно ворковавших голубей и шнырявших рядом с ними нахальных воробьев, я сел за один из свободных столиков и стал капитально изучать газету, время от времени прихлебывая горячий кофе. Это была русскоязычная «Советская молодежь». Орган Центрального Комитета Комсомола Латвии. Номер от 15 июля 1972 года. Вторник. В «подвале» первой полосы стоял большой материал «ПАМЯТЬ СЕРДЦА» с фотографией торжественно-траурной церемонии на месте бывшего Саласпилского лагеря смерти. На черно-белом фото – в газетах цветных еще не печатали – тьма народу, все, разумеется, скорбят. В самом верху полосы – анонсы материалов, напечатанных внутри номера, так сказать заманка для читателей. Итак… СПАССКИЙ – ФИШЕР (матч на звание чемпиона мира): ПЕРВАЯ ПОБЕДА ПРЕТЕНДЕНТА И ДРУГИЕ НОВОСТИ СПОРТА… ЦЕНТР ДЕРРИ В РУИНАХ… это где, собственно говоря, что-то не могу припомнить?.. ОЖЕСТОЧЕННЫЕ БОИ ЗА КУАНГЧИ ПРОДОЛЖАЮТСЯ… Южный Вьетнам, что ли?..
Развернул газету. На второй полосе в рубрике «Международная панорама», с перепечатками сообщений иностранных информагентств (собственными зарубежными корреспондентами, видать, печатный орган латвийских комсомольцев не разжился) прочитал заголовки статей: ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ КРИЗИС В НИДЕРЛАНДАХ… БОРЬБА ИСПАНСКИХ ТРУДЯЩИХСЯ… ПРАЗДНИК ИРАКСКОГО НАРОДА… и, наконец, нашел доказательство своей гипотезы насчет расположения упомянутых населенных пунктов: «…продолжаются ожесточенные бои к северу Сайгона за город Куангчи…» И еще подробности: «…только за прошлый день американская авиация совершила 16 массированных авианалетов и сбросила на Дерри более 1000 бомб…» Как я помнил из курса новейшей истории за одиннадцатый класс к этому времени позорная война США во Вьетнаме уже безнадежно проиграна, до начала мирных переговоров в Париже и вывода американских войск – оставалось меньше года, а до падения Сайгона – менее трех лет… Я вновь перевернул страницу – на последней полосе, повествующей о местной культурной жизни: в связи с гастролями в Риге Московского драматического театра имени А. С. Пушкина на сцене театра оперы и балета было опубликовано расписание спектаклей с 16 по 25 июля… Определенно, я попал туда, куда следовало.
Я сидел, попивая кофе и ломая голову над тем, что случилось в Опере на самом деле – стал ли Шульц жертвой фатальной случайности или сознательно подорвал себя бомбой, чтобы покончить с фюрером. Впрочем, до истины достучаться все равно не получится, ломай не ломай голову, хоть мозг взорви, а я уже никогда с этим не разберусь, ведь доподлинно не знаю, какое время выставлял Шульц на часах «адской машины», заложил ли он бомбу в ложе или оставил в рюкзаке, намереваясь выступить в роли смертника-террориста, я ведь в это время стоял с Катковским в коридоре «на часах». Зато важным оказалось другое – с перемещением в реальный семьдесят второй год открылось новое окно возможностей, я все мог переиначить, исправить, не допустить того, что уже дважды случалось с другом прямо на моих глазах. Вот как раз этим-то и стоило серьезно заняться. Поэтому покончив с кофе, я отправился прямиком на улицу Кирова – так теперь называлась бывшая Элизабетес – спасать Шульца.
Когда я вошел в знакомый дворик дома под номером 57-А, даже через капитально заложенные уши до меня докатились органные рулады Эмерсона и божественный голос Лейка, умолявшего «открыть глаза и не дать ему солгать». Я глянул вверх – окна на пятом этаже были настежь растворены – именно оттуда и гремела музыка группы ELP, которую Шульц врубил на всю катушку, чтобы всем соседям стало тошно. Честно признаюсь, на сердце у меня враз полегчало, будто булыжник свалился.
