Тем временем «Ногу свело!» были готовы записывать новый альбом. Парни много работали, парились над аранжировками, потихоньку начинали думать о духовой секции в составе банды. Все песни были суперскими, однако ничего не предвещало столь мощного взлета, который, как оказалось, уготовил им «Хару Мамбуру».
«НАИВ», записав и выпустив на виниле «Пива для “НАИВа”», собирались в европейский тур. Мы же по очереди косили от армии и подумывали о том, что было бы неплохо заменить гитариста. Воробей перестал прогрессировать в последнее время, и его подача и манера уже не могли адекватно отражать новые петуховские песни. Однако со всем этим можно было смириться или же попытаться исправить. Было одно НО. Пит сильно сдружился с Русланом Ступиным, эти «старый» и «молодой» составили неразлучную парочку. Два гиперталантливых музыканта, им было интересно друг с другом, интереснее, чем с кем-либо еще. Денис к тому моменту стал практиковаться в игре на бас-гитаре, заметно прогрессировал день ото дня и много джэмовал с Русланом у того дома. По всей видимости, именно общаясь со Ступом, Пит начал обламываться от воробьевской игры. Так или иначе, в один момент Денис обозначил проблему, поставив вопрос крайне жестко: «Мне нечего делать в одной группе с таким гитаристом».
Мы сделали выбор. Воробью пришлось покинуть группу. Вскоре после этого он ушел в армию (единственный из нас, он даже не пытался откосить), где попал в какие-то полументовские войска, что и определило род его дальнейших занятий.
После демобилизации Димон начал работать в милиции и, насколько я знаю, продолжает заниматься чем-то подобным по сей день. Я крайне редко вижу его, такие случаи можно пересчитать по пальцам. Я, к сожалению, очень мало знаю о его теперешней жизни.
Новым гитаристом стал первый же парень, приехавший на прослушивание. У нас были общие друзья, поэтому я сразу же вспомнил о нем. Парня звали тоже Дима, по фамилии Самхарадзе, и он оказался первым музыкантом в «Четырех тараканах», жившим не на Кутузовском. Димон был несколько странным челом, правда, поначалу это было не очень заметно. Например, мы долгое время не знали его настоящей фамилии. Он почему-то шифровал ее от нас, называясь Петровым.
Он был частью собственной бауманской тусы, на личном, не всегда нам понятном чувстве юмора и несколько чуждых приколах. Все это некоторое время не давало нам достичь полного взаимопонимания в группе. Однако гитаристом Димон был отменным, с мощной металлической подачей и профессиональной школой. Его музыкальные и гитарные пристрастия простирались на весь спектр хеви-музыки, от AC/DC и Cult до Metallica и Anthrax. Он играл четко, ровно, с мощной атакой.
С первого же дня в группе Дима начал подгонять материал, и наши новые песни приобрели абсолютно другое звучание. Теперь в основе многих вещей лежала не гармония или кусок мелодии, а гитарный рифф, предложенный им.
Наш звук приобрел свежую окраску, структура песен изменилась, изменился подход к аранжировкам. Теперь все строилось на риффах.
Пит придумывал мелодии, основываясь на них, ритмика так или иначе была к ним привязана. Намного позже, прочитав одну из биографий Metallica, я узнал, что они пользовались тем же принципом сочинения. Теперь в качестве сопровождения к вокальным линиям использовалась не только игра квинтами, а обыгрыши со множеством обертонов, те же риффы, а иногда даже полные аккорды. Так были придуманы и записаны для демо песни Farewell Majority, One World – 2 (мелодия которой через 6 лет стала базой для песни «Военкомат»), Please, Don’t Come (текст для нее был просто взят из песни Home Sweet Home. Как видите, мы никогда особо не парились на лирику). Кроме них для записи того демо были использованы полностью переаранжированные Freedom и Time has Passed, а также кавер-версия песни Ramones Crummy Stuff из альбома 1986 года Animal boy. Из Freedom были выброшены на хуй весь глэмовый хлам и акустическое вступление, зато добавлено героическое хард-н-хеви соло. Time has Passed приобрела прямой барабанный бит, без всех этих грандж-выкрутасов (о Nirvana к весне 1993-го забыли почти все, зато слишком многие вспомнили о ней еще через год), и в песне наконец все встало на свои места. В 1997 году это демо вошло в альбом «Краткое содержание предыдущих серий», а пока мы распространяли его как сторону «B» на нашей новой DIY-кассете. Мы решили, что весь альбом Duty Free songs уже не может в полной мере представлять группу, поэтому выкинули из него часть вещей (преимущественно старый, ленинский стафф), а остатки закатывали на сторону «А». Таким образом, обе стороны нашего продукта начинались с одной и той же вещи, Freedom, только в разных версиях. Название этот гибрид получил весьма для нас (или о нас) в тот момент «говорящее» – Drug Free Youth, причем мы по незнанию считали, что расхожая эта фраза переводится как «Наркотики. Свободная молодежь». Магическим образом решился вопрос с добыванием чистых кассет для производства копий. Помогло удивительное происшествие, в котором я принимал непосредственное участие.
Двигаясь как-то днем по двору, я увидел странную детскую суету у помойки. Вся мелкая туса возилась около черного кожаного «дипломата» с явным намерением его открыть. Я отбил чемодан у братвы и притаранил его к Рубану, где мы совместно его вскрыли. Внутри кейса не нашлось ничего интересного или ценного (по всей видимости, кто-то в нем дотошно покопался до нас), однако мы смогли вычислить предполагаемого владельца. Владелец немыслимо взбодрился от нашего звонка и забил стрелу. На стреле оказалось, что хозяин предмета какой-то кагэбэшник, которого то ли киданули, то ли просто ограбили. После долгих расспросов о наличии в кейсе в момент его находки тех или иных вещей дядя отслюнил нам достаточно прайса для закупки целого ящика (250 штук!) кассет российского производства. Рубан сделал новую обложку, в два раза длиннее прежней, и ксерокс заработал с удвоенной силой. Наркотема к тому моменту встала в полный рост. Все последние месяцы мы ежедневно курили, без остановки. Представить себя, вышедшего из дома без «пятки» на кармане, уже было невозможно. Курила вся туса, все окружение. Некоторые наши юные подружки, делая первую в их жизни цапку, тут же падали без чувств, и нам приходилось, преодолевая немыслимые измены, вызывать им «скорые».
Трава стала для нас обыденностью, мы почти перестали бухать и тусили во дворе с выпученными глазами круглые сутки. Репы шли своим чередом, особым кайфом для нас тогда было играть накуренными, и вместо того чтобы ебошить рок, мы все чаще и чаще проводили часы в подвале, ковыряя в среднем темпе каждый что-то свое. Примерно в это время Москву накрыла волна так называемой «питерской» кислоты. Выдаваемый дилерами за известный синтетический препарат, препарат на самом деле не имел с легендарным эйсидом ничего общего. И тем не менее условно все называли это «кислотой». «Кислота», в зависимости от жадности продавца, делилась на «польскую» и «питерскую». «Польская» была той же «питерской», только дороже в полтора раза.
Наша «кислая», в отличие от того, чьим гордым именем она называлась, на самом деле была грязнейшим и вреднейшим химическим соединением. Синтезировалась она кустарным способом в подвалах питерских вузов безвестными химиками-любителями (говорят, в ее состав входили даже соединения цианистого калия) и продавалась оптом, расфасованная в граммы. Грамм «кислой» включал в себя от 80 до 100 доз, опять же в зависимости от честности дилера.
