Рубан был основным катализатором в группе, наиболее деятельным персонажем, тянувшим за собой остальных. Поступив после школы на телевизионный завод «Рубин», он попытался собрать первый состав группы. Сам он пробовал играть на басу, но после травмы, полученной на заводе (что-то типа растяжки фаланг нескольких пальцев), переключился на барабаны. Наши с Денисом музыкальные вкусы совпадали почти полностью, он также парился на хеви-метал. Его любимыми группами были Accept/UDO, Iron Maiden, Metallica, Guns’n’Roses, AC/DC, Motorhead, Kiss и другие. Так же, как и я, он прошел в детстве через увлечение евро-попом (Modern Talking, Bad Boys Blue, Silent Circle, Joy etc).
На самых первых репетициях у Ленина уже были песни «Под потными обоями» (позже – «Песня о жизни»), «Шилов вернулся», «Прохожий» – все они делались еще без меня в составе. Через несколько реп Ленин принес «Четыре таракана», I’ll fuck my king in the ass, а Рубан предложил сделать песню на основе пионерской песенки про овечку («Протекала речка, / а над речкой мост, / на мосту овечка, / у овечки хвост. Высохла та речка, / провалился мост, / умерла овечка, / отвалился хвост. А ну-ка раз, два, три, четыре!»). Песню «Про овечку» играла еще одна группа, репетировавшая во Дворце пионеров, – чуваки из Давыдкова под названием Kick in Ass («Мы в Давыдкове живем, / все мы курим, все мы пьем, / так что слушай Kick in Ass / охуительный процесс»). В составе Kick in ass были парни, позже сформировавшие восхитительную франкоязычную банду Les Primitives, гитарист которых, Шахно, после распада группы некоторое время играл на гитаре в «Четырех тараканах». Из «Овечки» путем несложных генетических операций была произведена «Крыса».
2. «Четыре таракана» from USSR
После очередного конфликта с Валентинычами (один из них начал что-то гнать по поводу наших песен, хулиганского вида и беспонтовости панк-рока как музыкального стиля в целом) Ленин полез в драку. Мы завязали с репами на площади Победы. Надо было искать новое место для реп, и других вариантов, кроме как снимать часы за деньги на коммерческой базе, не было. Таким образом, после недолгих поисков мы въехали на точку, располагавшуюся в старой церкви в районе метро «Шаболовская». Нужна была лаванда – три часа репы стоили 25 рублей, пачка сигарет стоила 2 рубля, вроде бы. Не помню, кто предложил это первым, но идея была проста, хоть и несколько непоследовательна. Состояла она в том, чтобы исполнением одних песен заработать на репетиции других. Короче говоря, взяв пару акустик, мы выезжали с утра пораньше в длиннющий подземный переход метро (пересадка с «Площади Революции» на «Театральную») где и вопили дурными голосами один и тот же репертуар по кругу – «Замыкая круг», «Гуд бай, Америка» и еще пару подобных вещей. Спешащие мешочники и иностранцы-экскурсанты ссыпали нам достаточно денег, чтобы оплатить три репы в неделю, метнуться пожрать в «Пиццу-Хат» на Кутузовском (только-только тогда открывшуюся и поэтому жутко популярную) и взять вермута. Записав на базе несколько песен на встроенный микрофон обычного бытового магнитофона, мы получили свое первое демо. Я кое-что знал о Рок-лаборатории (официально – «Московская творческая лаборатория рок-музыки»), к тому же в «МК» был дан анонс приема записей от групп, желавших выступить на «Фестивале Надежд» Рок-лаборатории. Фестиваль проходил раз в год в «Горбушке» и был значимым событием в мире тогдашнего андеграунда. Группы считали фест типа «путевкой в большую жизнь», «стартовой площадкой», бла-бла-бла…
На деле оказывалось, что за два дня фестиваля в марафонах из нескольких десятков выступавших банд возможность обратить на себя внимание имели либо самые выдающиеся, либо самые выебистые.
Звездами первых фестивалей были «Звуки Му», «Вежливый отказ», «Нюанс», «Коррозия металла», «ЭСТ», «Черный обелиск», «Шах», «Ва-Банкъ». После фестиваля 1990 года стали известны «НАИВ», «Монгол Шуудан», «Матросская Тишина», «Бахыт компот», «Ногу свело!», «А-Ы» и другие. Все кайфы, которые группа могла иметь после успешного выступления на «Фестивале Надежд», заключались в «приеме на работу» в Лабораторию. Музыканты имели возможность положить в отдел кадров свои трудовые книжки, и это было важно. Тогда в СССР свирепствовал старый УК, и статья о тунеядстве вовсю работала. Как, впрочем, и статья о мужеложстве и незаконных валютных операциях, по которым можно было привлечь не одного и не двух «сотрудников» Рок-лаборатории. Юмор, типа.
Кроме всего прочего, лабораторское начальство могло помочь группам с базой, аппаратом, ну, и мутило какие-то концерты-фестивали по децелу. Именно им мы и отвезли демо.
Удивительно было даже не то, что нам позвонили через несколько дней и сказали: «Все ништяк, приезжайте на разговор». Удивительно было то, что мы, оказывается, им крепко понадобились. Уже на первой встрече прозвучала поначалу ненавязчивая, а впоследствии все более и более настойчивая просьба переименовать группу. Кроме того, нам также намекнули, что неплохо было бы сменить барабанщика, который по их понятиям (до нас тогда все эти сложности не доходили) был слабоват, «неровняк».
Так или иначе, но нам сообщили день, когда в малом зале ДК им. Горбунова состоится живое прослушивание отобранных групп. Второй уровень, так сказать.
Предфестивальное прослушивание выглядело так. В партере малого зала в креслах расположилось все лабораторское начальство, плюс какие-то журналисты с фотографами, плюс музыканты некоторых лабораторских групп (допускались все желающие). Мы не знали почти никого, кроме Германа из «Матросской Тишины» (его я видел на фотке в лабораторском журнале «Сдвиг»), также Рубан сразу сказал, что в зале есть чуваки из «НАИВа». Лично он также не был знаком ни с кем из них, но как-то признал. Итак, настало наше время выходить на сцену, мы включились и начали. Вы можете не верить (я бы тоже не поверил), но… после первой песни ОНИ ВСЕ ВСТАЛИ с мест и СТОЯ аплодировали нам. И толстые тетки-начальницы, и Антон Якомульский из «Ногу свело!», и какие-то офигенно модно прикинутые чуваки, и бородатые челы с фотоаппаратами. Я не мог объяснить этого тогда. Никто не мог. Сейчас, может быть, и понятно, что хлопали они не нескладной группе прыщавых нелепых подростков, они хлопали юности, свежести, наивности, безыскусности и отсутствию зауми. Всему тому, что НА САМОМ деле вставляет в ранних записях почти всех панк-групп мира. Вы вряд ли найдете в них хоть какое-то владение инструментами, хоть какие-то мысли и идеи, там даже может и не быть МУЗЫКИ. Но это чувство, что-то такое щемящее, что заставляет с большей силой жалеть о том, что тебе уже не 16 лет, – вот чего там много. Кто-то из этих людей хлопал тем, кем они сами уже никогда не смогут стать, другие – признав в нас своих.
Мы сыграли еще пару вещей. На одну песню по просьбе Ольги Опрятной, директора Лаборатории, на сцену поднялся Антон из «Ногу свело!», чтобы исполнить с нами «Четыре таракана» (наиболее техничную в барабанном плане нашу песню на тот момент). Они хотели посмотреть на то, как это будет звучать с сильным барабанщиком.
Когда мы спустились со сцены и пошли к выходу, все хлопали нас по плечам, говорили какие-то приятные вещи, а один, обращаясь к пацанам, сказал: «Берегите вашего Сида Вишеза». Кликуха пришла еще и с другой стороны, впрочем, в то время это ничего, кроме гордости, не вызывало. На «Фестиваль Надежд» мы были приняты, однако с несколькими оговорками. Нам все-таки предстояло сменить имя. «Кутузовский проспект» сильно не нравился им всем. Они лечили нас, что мы еще молодые и многого не понимаем, что такое название будет тормозить наше развитие, что группа с нашей музыкой и посылом должна называться соответствующим образом, не так сухо и безлико. В итоге мы согласились со всеми доводами, однако категорически отказались от предложенного кем-то из лабораторских названия «Четыре таракана». «Четыре таракана»? Смеетесь, что ли? Что за детский сад? Мы даже не рассматривали особо этот вариант по причине его выдающейся безмазовости и кошмарного звучания. Намного позже, в самом конце 1990-х, Руслан Ступин, оригинальный гитарист «НАИВа», в нескольких интервью называл себя человеком, «придумавшим нам название», «принявшим группу в Рок-лабораторию и чуть ли не оказавшим судьбоносное и кардинальное влияние на нас поначалу». Возможно, Руслан тоже был в зале на том прослушивании, возможно, он был именно тем человеком, который, услышав песню «Четыре таракана», выдвинул идею назвать группу по названию песни. Все это может быть, однако я не склонен гипертрофировать чье-либо влияние на нас в этом смысле.
