Расстались они с Серго, как уже упоминалось выше, по банальной причине. После того как его выслали в Свердловск, они с Марфой встречались только время от времени, и вскоре у него завязался роман. «Когда я однажды приехала из Москвы и мы с Серго вышли погулять, – вспоминала Марфа Пешкова, – вдруг появляется разъяренная девица, которая идет прямо на нас и кричит ему: «Ты с кем?» Я ничего понять не могу. Он стоит красный, молчит. Я пролепетала: «Я – жена!» Она ему кричит: «Ты же мне паспорт показывал, что ты не женат!» И действительно, у него в новом паспорте штампа не было. Ему дали фамилию матери Гегечкори и отчество Алексеевич. Я была в таком состоянии, что могла убить, и понимала, что не смогу держать себя в руках… Я моментально решаю. Собрала вещи, купила билет и вечером уехала в Москву. Потом я позвонила Серго и сказала: «Я с тобой развожусь». Даже в «Вечерке» было опубликовано сообщение о нашем разводе».
«Марфа Максимовна уверена, что Серго ушел из жизни не сам, – рассказывает Николай Долгополов, – что ему помогли, потому что он очень уж, скажем так, защищал честь отца, что было правильно, с ее точки зрения. Говорю: «А как у вас, изменилось отношение к этой семье, когда вы узнали всю правду?» Она ответила: «Как я могла изменить отношение к семье? Серго я по-прежнему люблю и любила. У нас трое общих детей. Дети устроены хорошо в жизни, работают. Кто здесь, в России, кто в Киеве, кто за границей».
На стене в ее доме очень много фотографий. И на самом видном месте фотография Серго. Молодой красивый парень. Совсем не тот, которого я видел по телевидению в разных программах – не толстый, лысый, смотрящий на жизнь совсем уже грустными глазами – а молодой, жизнерадостный, красивый. Неудивительно, что между ним и красавицей Марфой была такая любовь…»
Еще один сын Берии?
Да простят меня серьезные историки, но я не могу совсем обойти вниманием такую одиозную фигуру как Игорь Лопатченко. Он возник на страницах газет и экранах телевизоров в середине двухтысячных и рассказал, что приходится Лаврентию Берии внуком. По его словам, он провел целое расследование, когда узнал, что усыновленный ребенок у своих родителей, и выяснил, что его родной отец – некий Эскандер Гарибов, который в свою очередь является плодом любви Лаврентия Берии и какой-то юной заключенной, участвовавшей в строительстве ядерного реактора в Челябинской области.
«Я уверен, что имя Эскандер дал ему Берия, – рассказывал Лопатченко. – Недаром самые мощные ракетные установки, у истоков создания которых стоял Берия, называются созвучно – «Искандер». Многие факты о своих предках я узнал от работников НПО «Маяк», того самого атомного проекта, которым руководил Берия».
История довольно запутанная, да еще и сам Игорь Лопатченко временами путался в показаниях – одним газетам он говорил, что Эскандер был сыном Берии, другим – что сыном Серго, то есть внуком Берии. В любом случае романтические подробности, которые рассказывает Лопатченко, выглядят очень странно:
«Эскандер не ходил ни в детский сад, ни в школу – обучался на дому. В пять он уже читал русских классиков, а в десять свободно разговаривал на трех языках. На прогулках мальчика всегда сопровождали два человека в форме. Уже в 18 лет он занял руководящую должность на «Маяке». Как я уже позже узнал, моему отцу в момент моего рождения было чуть больше двадцати лет, он 1949 либо 1950-го года рождения. Нигде не был прописан, а был засекреченным. У него на машине на лобовом стекле был специальный знак. Автомобиль пропускали в город без досмотра и пропуска».
Все это и так звучит похоже на какой-то роман, но самое главное в этом – дата. Если Эскандер родился в 1950 году, то двадцать лет ему было в 1970 году. Когда Лаврентий Берия уже давно был снят со всех должностей и расстрелян, а Серго Берия лишен всех званий и наград и работал простым инженером в Свердловске. И вдруг – руководящая должность, автомобиль со специальным знаком… Все это теоретически могло быть, но на двадцать лет раньше.
Впрочем, сам Игорь Лопатченко был полностью уверен в своем происхождении и пытался добиться теста ДНК – требовал сравнить его ДНК с образцами крови Берии, хранящихся где-то в архивах ФСБ. Безуспешно, разумеется.
Послесловие
Догадываюсь, что дочитав до этой страницы, некоторые спросят: как, уже все, а почему так мало про репрессии? Потому что эта книга не о репрессиях. Я не отрицаю их существование и не считаю их чем-то незначительным – в конце концов у меня, как и у большинства граждан нашей страны, дед тоже попал в маховик репрессий 1937 года. И хотя, по счастью, через несколько месяцев он был отпущен на свободу и восстановлен на работе, а его жена и семеро детей даже не умерли с голоду за время его отсутствия, мне эта часть его биографии вовсе не кажется мелким досадным недоразумением.
Но книга не об этом. Она не о репрессиях, не об их масштабах и не о том, нужны они были или нет. На эту тему и так написано очень много, как сторонниками сталинской политики, так и ее противниками. И будет написано еще больше, потому что огромная часть документов до сих пор засекречены.
Я не считаю себя вправе оценивать, насколько целесообразна и необходима была сталинская жесткая политика, кого арестовали за дело, а кто пострадал по принципу «лес рубят – щепки летят». Не могу с уверенностью сказать, какими методами действовали для получения показаний (хотя сам факт отмены пыток Берией в 1953 году уже кое о чем говорит) и насколько эти методы были оправданны. Когда смотришь современные фильмы, где полиция ничего не может сделать с убийцей-маньяком или террористом, потому что запрещено нарушать в отношении него права человека, а тем временем погибают невинные люди, кажется, что все эти права – ерунда, надо выбить из этой твари правду любой ценой. Но где заканчиваются права человека, и начинается жестокая необходимость? Нет, я не готова давать оценки.
У меня не было цели «отмыть» Берию добела. Я вообще не верю, что руки у людей, прорвавшихся к самым вершинам власти, могут оставаться чистыми. И речь не только о наших отечественных политических деятелях.
Один советский журналист, присутствовавший на встрече Сталина, Черчилля и Рузвельта, во время рукопожатия Сталина и Черчилля услышал, как какой-то индийский журналист рядом сказал: «Как он может пожимать руку этому палачу?» – а потом посмотрел на его возмущенное лицо и спросил: «Вы со мной не согласны?» Советский журналист, хорошо зная настрой Запада против СССР и привыкший к провокациям со стороны зарубежных коллег, ответил, что не собирается обсуждать главу своего государства в таком тоне. На что получил неожиданный ответ: «При чем тут Сталин? Я говорю о Черчилле!» А потом индийский журналист рассказал ошарашенному советскому коллеге обо всех претензиях, которые Индия и другие бывшие английские колонии имеют к Англии и лично к Уинстону Черчиллю. О геноциде местного населения, массовых расстрелах, жестоком подавлении восстаний, миллионах людей, умерших от голода…
Еще раз хочу подчеркнуть: эти хорошо знакомые, даже навязшие в зубах слова – «палач», «геноцид», «массовые расстрелы» – не о Сталине или Берии. Речь шла о Черчилле, британском премьере, приведшем Англию к победе во Второй мировой войне, великом человеке, признанном столпе европейской демократии и яростном враге тоталитаризма и коммунизма. Я несколько лет назад писала о Черчилле книгу, изучила массу материала и готова подписаться под каждым словом – да, это бесспорно великий государственный деятель, буквально спаситель Великобритании. Но и все, что говорил о нем индийский журналист – тоже правда.
