Послесловие
Германия и остальной мир
Мы уже рассказали о внешнеполитическом учении национал-социализма в период его возникновения; внешней политики правящего национал-социализма мы хотим коснуться лишь в ее важнейших чертах.
Можно было заранее предвидеть, что Гитлер натолкнется за границей на недоверие, ибо то, что он до сих пор проповедовал, было, сколько бы он не отпирался, реваншем. Конечно, так уже водится, что длинный путь от агитации к ответственности оказывает охлаждающее влияние на чувства. Французская внешняя политика последних лет, выразителем которой являлся французский посол в Берлине Франсуа Понсэ, выдвинула вопрос, правда, не о сердечном союзе, но о возможности определенного modus vivendi с германским национализмом. Партнером с германской стороны и сторонником этой политики был фон Папен, все еще состоявший вице-канцлером в кабинете Гитлера. Такой консервативной европейской политике Гитлер, занятый истреблением коммунизма, вполне импонировал. Эти возможности уничтожил, однако, еврейский бойкот 1 апреля. Он явился для заграницы доказательством, что правящий национал-социализм не намерен отказаться даже от наиболее сомнительных учений своего раннего периода. Гитлер, который, несмотря на свое мнимое благоразумие государственного человека, проводит в такой резкой форме свою антисемитскую программу, может в один прекрасный день попытаться провести и свою программу реванша. При этом в обоих случаях совершенно безразлично, сделает ли он это из собственных побуждений или под давлением своих приверженцев. О соображениях гуманности здесь не приходится и говорить. Сам национал-социализм никогда не утверждал, что он исходит из других соображений, кроме эгоистических.
В общем, германская внешняя политика хотела бы избежать столкновения на западной границе, так как здесь для нее возможны большие потери. Напротив, на востоке, по ее мнению, еще имеются свободные пространства. Доступ к этим пространствам может в один прекрасный день открыться, если бы на территории Советского Союза произошли серьезные перемены. Украинские проекты Гитлера и Розенберга известны. Серьезные перемены на Ближнем и Дальнем Востоке должны послужить моментом, которого дожидается эта политика. Воспользовавшись осложнениями и поводами, которые могут возникнуть при таких обстоятельствах, Германия хочет испробовать свои силы в качестве третьей стороны, от которой будет зависеть исход борьбы. Она хочет не напасть первой, а вмешаться. Если бы Советский Союз потерпел крушение, – а Гитлер убежден, что это случится, – то Германия с согласия и при участии Польши хочет стать орднером Восточной Европы, ее третейским судьей и господином. Советский Союз ответил на эту политику целой системой пактов.
Таким образом, германская иностранная политика внешне развивалась неблагоприятно и вообще может быть понята лишь в связи с ее великими перспективами. Она исходит из убеждения, что существующее распределение власти над миром продлится недолго и что при предстоящей перемене Германия должна выиграть, ибо она ничего не может проиграть. Действительно ли это так? Во всяком случае, Германия может еще и теперь проиграть одно, а именно свое единство. Правда, она стремится доказать миру, что только существование Германии охраняет мир от хаоса; при этом, однако, упускается из виду, что неизбежный германский порядок в духе Гитлера для Европы вряд ли привлекательнее, чем возможный хаос.
Ради этого великого дня Германия сознательно идет навстречу большим опасностям. Руководитель каждого ведомства, особенно в национал-социалистском аппарате, в узком смысле слова, будь то спорт, организации молодежи или трудовая повинность, считает себя Шарнгорстом наших дней.
Не подлежит никакому сомнению, что германская молодежь становится более подготовленной в военном отношении. Иной вопрос, надеются ли ответственные за германскую политику инстанции в ближайшее время так далеко довести военную подготовку молодежи, чтобы ради этого брать на себя риск конфликта с державами. Весь расчет строится тут, очевидно, на том, что из-за нерешительности и дипломатических разногласий в лагере противника удастся долгое время избежать конфликта. Это напоминает поведение лыжника возле нависшей лавины, который изо всех сил несется в опасной зоне в надежде, что он успеет миновать ее до того, как тронется лавина.
Во всяком случае, этот опасный бег привел Германию на край пропасти. Формула, которой правительство Шлейхеpa 11 декабря 1932 г. добилось в Женеве от Англии, Франции, Италии и Америки, гласила: германское равноправие в рамках безопасности. Теперь же, в 1933 г., многие указывают на то, что международная безопасность после нового поворота Германии находится под большей угрозой, чем раньше. Штреземан добился очищения Рейнской области, Брюнинг – отмены репараций, Папен и Шлейхер – равноправия.
Гитлер же снова потерял равноправие. Это была бы одна из самых тяжелых неудач германской послевоенной политики, если бы отношения застыли на этом пункте.
Германское правительство осознало свою внешнеполитическую изоляцию, разумеется, не с 14 октября 1933 г. Оно давно уже знало, что утратило прежнюю поддержку английского общественного мнения; оно видело, что и Италия начинает следовать английскому примеру, и сделало отсюда свои выводы. Покинув в этот день конференцию по разоружению и заявив о своем выходе из Лиги Наций, оно нисколько не ухудшило своего положения, ибо дальнейшее ухудшение было невозможно.
Обращаясь к руководящей идее германской внешней политики, мы можем установить полное соответствие между внутренне- и внешнеполитическими методами национал-социализма. Национал-социалистская партия добилась власти в Германии путем предостережений по адресу руководящего слоя общества, что после развала национал-социализма придет большевизм. Эту игру повторяет она теперь, предостерегая соседей Германии, что после свержения Гитлера большевизм укрепится на Рейне и вскоре перешагнет через него. За этим предостережением скрывается принуждение: партнеры Германии должны принципиально сделать выбор между фашизмом и большевизмом. Разумеется, Германия не может заставить их сделать этот выбор. Но она рассчитывает на внутренний распад нынешнего политического уклада западных демократий, который заставит их сделать этот выбор. И она не сомневается, что предпочтение в этом случае будет отдано фашизму.
Одновременно делается попытка оказать пропагандистское влияние на англосаксонский и латинский мир, которая сопровождается хорошо рассчитанной стратегией в отношении правительств этих стран. В день, когда Германия оставила Женеву, «Фелькишер беобахтер» выступила с лозунгом, заявив, что Гитлер – «великий европеец», который желает добра народам в большей мере, чем их собственные политические деятели. Больше шансов на успех имеет, правда, не попытка посеять рознь между народами и их правительствами, а попытка разъединить между собой правительства. Национал-социалистская партия во внутриполитической борьбе была слабее своих противников вместе взятых; но так как ее противники не только не объединили своих сил, но и продолжали бороться между собой, то в результате сильнее всех оказались национал-социалисты. Из того же расчета исходит правящий национал-социализм в отношении своих внешнеполитических партнеров: если в случае конфликта они не сумеют договориться о своем поведении в отношении Германии, то последняя благодаря своей непоколебимой энергии должна будет оказаться сильнее фронта, составленного из отдельных частей своих противников. Сюда присоединяются те обстоятельства, что Франция, согласно этим представлениям, осуждена с течением времени на внутреннюю слабость и на низведение до уровня второстепенной державы; что в настоящее время Франция психологически не в состоянии больше воевать с Германией; что Германия таким образом может себе позволить любое нарушение договоров, вызвав этим только словесные протесты.
