Глава 10. Берлинский национал-марксизм
Это обилие организаций, обогнавшее одно время прирост членов, было, в свою очередь, превзойдено множеством новых идей, которые вырастали из недр национал-социализма. Главным источником этого бурного идейного потока был кружок Грегора и Отто Штрассеров; в устах Геббельса эти идеи получали самую бойкую формулировку. Перед ними отступили на задний план изделия мюнхенских мастеров. Этот северонемецкий национал-социализм, несмотря на все свои старания, не сумел создать «системы» и разделяет в этом отношении судьбу движения 1920–1923 гг., когда партия была определенно мелкобуржуазной; в нем преобладали моменты чувства, а его формулы и лозунги часто противоречили друг другу.
Отсроченный рабочий вопрос
Изобилие идей в партии проистекало из нездоровых условий; в основе этого лежал тот факт, что партия уклонялась от принципиальных решений. По двум важнейшим вопросам она отчасти вообще не установила своей позиции, отчасти установила ее лишь слишком поздно.
Нюрнбергский партийный съезд 1927 г. предложил партии в как можно короткий срок созвать конгресс для обсуждения вопроса о профсоюзах. Конгресс должен был вынести решение, следует ли создавать собственные национал-социалистические профсоюзы или нет. Уже давно раздавались жалобы, что партия слишком равнодушна к интересам рабочих. Сторонники Штрассера проявили и тут большую активность; они однажды высказались даже за плебисцит, требующий запрещения каких бы то ни было отступлений от восьмичасового рабочего дня. В октябре 1927 г. Отто Штрассер требовал «широкого и существенного повышения реальной заработной платы». За это Гитлер назвал его «обманщиком общественного мнения»; нельзя обещать порабощенному народу, что путем повышения реальной заработной платы можно улучшить его участь. Это прямой обман, говорил Гитлер.
Но разногласия остались. Решение Нюрнбергского съезда не было проведено в жизнь. Оно поставило бы партию перед альтернативой: либо основывать «желтые» профсоюзы на платформе «хозяйственного мира», либо вести борьбу против хозяев. Первое еще более усилило бы недоверчивое отношение рабочих к партии, второе подорвало бы политическую опору партии в рядах буржуазии и ее денежную опору среди промышленников. Кроме того, профсоюзники, имевшиеся уже в рядах партии, слишком тяготели к своим старым союзам и вряд ли согласились бы на основание новых, конкурирующих союзов. В результате всего этого 9 августа 1928 г. партийное руководство выступило со следующим заявлением:
«Обращаем внимание общественности на то, что никто не вправе основывать от имени партии профессиональные союзы. При всей желательности и необходимости приступить в определенный момент к созданию национал-социалистических профессиональных союзов партийное руководство считает, что в настоящее время еще нет предпосылок для этого. Партия заранее объявляет, что не имеет ничего общего с попытками создания подобного рода организаций».
Итак, партия не могла и не желала сделать что-либо для рабочих по линии профсоюзов; это тем более побуждало ее обращаться к методам непосредственного воздействия и пытаться таким образом переводить на свою сторону отдельных рабочих из лагеря противника. В конце 1928 г. берлинский национал-социалист Рейнольд Мухов начинает организовывать по примеру коммунистов производственные ячейки на предприятиях. Он понял, что партия еще слишком слаба для выступления перед рабочими на крупных предприятиях и должна поэтому перенести центр тяжести своей работы на средние и мелкие предприятия. Мухов советовал обращаться главным образом к «желтым», предварительно «разъяснив им ложный и предательский характер их идеологии».
Впрочем, если не считать руководства берлинской организации, методы Мухова встретили мало сочувствия. «В партии, – жаловался он, – преобладает тот взгляд, что прорвать марксистский фронт невозможно». Этот взгляд парализовал работу партии против марксизма. Но эта точка зрения не лишена была основания. Ведь владельцы средних и мелких предприятий, где Мухов собирался «защищать» (хотя и по-своему) «насущнейшие интересы» рабочих, были главным оплотом партии. Бороться против них, разбивать их желтые профсоюзы значило рубить сук, на котором сидишь.
Большинство рабочих физического труда до сих пор не пошло к национал-социалистам; лишь экономический кризис бросил часть рабочих в их объятия.
Лицом к деревне!
Итак, в рабочем вопросе партия не заняла определенной позиции. С 1928 г. она подвергает пересмотру свою позицию по отношению к сельскому хозяйству. Точнее говоря, она вообще лишь начинает вырабатывать свою позицию в этом вопросе. Благодаря своему мещанскому происхождению, своим связям с военными, контакту с фронтом и с буржуазным тылом партия еще долго сохраняла свой городской характер, сохраняла некоторую антипатию жителей столицы к «деревне». В пресловутых двадцати пяти программных пунктах не случайно не было ни слова о сельском хозяйстве.
Гитлер долго не менял своей позиции. В 1927 г. он выступал в Гамбурге перед четырьмя тысячами крестьян из Шлезвиг-Голштинии. Они хотели услышать от него, уже имевшего тогда славу самого выдающегося оратора Германии, что-нибудь утешительное относительно снижения ставки процентов и повышения таможенных ставок, ведь он был вождем партии, в программе которой говорилось об уничтожении процентного рабства. Вместо этого Гитлер преподнес им следующее: «Наше несчастье не в том, что то или другое сословие остается в загоне. Не думайте, что налоги, заграничная конкуренция, низкие цены и растущая задолженность – признаки разложения только вашего сословия, нет, они свидетельствуют о разложении всего народного организма». Это было логично, последовательно и с известной точки зрения правильно, но таким образом не добывают крестьянских голосов.
Действительно, Гитлер в то время не сознавал еще значения голосов крестьянства для его партии, да и вообще его тактика не основывалась тогда в первую голову на избирательных успехах. «Резервуаром, из которого должно черпать силы наше молодое движение, будет в первую очередь наша рабочая масса», – писал он в своей книге.
Партия пока не могла мобилизовать сельских хозяев, потому что ей нечего было сказать им, а сказать им было нечего потому, что среди партийных главарей слишком еще мало было сельских хозяев. Группа Штрассера первая поняла, какое важное значение представляет для партии крестьянство, изнывающее под бременем долгов и налогов. Но этой группе грезилась крестьянская революция, бомбы и красный петух в зданиях податных управлений. Гитлер еще не мог согласиться на то, чего требовал от него за свой голос избиратель-крестьянин. Он довольствовался пока тем, что время от времени рассеивал недоразумения, возникавшие в связи с названием его партии. Уже в 1923 г. он категорически стал на платформу частной собственности. Федер заявил тогда в комментариях к программе партии: «Национал-социализм принципиально признает частную собственность и ставит ее под защиту государства».
Это противоречило 23 пунктам, а также первому розенберговскому комментарию (от 1923 г.) к программе партии, но не речам Гитлера с того момента, как последний – это было 13 апреля 1928 г., перед выборами в рейхстаг – публично заявил: «В противовес лживым толкованиям 17-го пункта нашей программы противниками необходимо констатировать: так как партия стоит на почве частной собственности, то отсюда само собой вытекает, что слова о “безвозмездном отчуждении” относятся только к созданию законных возможностей для отчуждения, в случае надобности, тех участков, которые приобретены незаконным путем или же не управляются в интересах народного блага; это направлено, таким образом, в первую очередь против еврейских обществ, занимающихся земельной спекуляцией».
