А когда сказал, что предпочёл бы секс, имел в виду секс с ней. Что надеялся: она испугается, будет осторожнее со мной.
И… просчитался.
— Я не ненавижу, — убрал я волосы с её плеча за спину. — Я не…
И замер, когда этот Крольчонок своим холодным розовым носом ткнулась в мою шею и прижалась.
Дьявол! Дьявол! Дьявол! Дьявол, а не девчонка!
Но сейчас это было сильнее меня. Я был пьян. Она пьяна.
Я привлёк её к себе. Обнял. Вдохнул запах её волос.
Она пахла моим шампунем. Моим!
Моя.
Я содрогнулся всем телом. Она не могла этого не заметить.
Но какая уже разница.
— Я тебе не ненавижу, — повторил я. Сглотнул, покачал головой. — Всеми силами хочу ненавидеть, оттолкнуть, прогнать. И не могу.
— А зачем меня прогонять? — выдохнула она. Мурашки рванули табуном. И если бы только мурашки. Волна горячего желания, штормового, ударного, неудержимого прокатилась по всему телу, грозя опрокинуть, утопить и к чертям разрушить сраную плотину, что я так тщательно возводил между собой и этой девочкой.
— Просто я такой. Злой, жёсткий, нервный, — я выдохнул.
— Неправда, — потёрлась она щекой. — Это неправда. Ты добрый, сильный, смелый, и очень ранимый, поэтому и отгораживаешься этой непрошибаемой стеной. Но сейчас мы под волшебным пледом. Здесь можно всё.
— Нет, не всё, — остановил я её руку, что уже забралась под тонкий свитер и коснулась моей спины.
Меня прострелило тысячами иголок от этого невинного прикосновения так, что я мысленно взвыл.
Плохая, очень плохая бесстрашная девочка! Что ты делаешь?!
— Ладно, сдаюсь, — позволил я её руке отправиться в путешествие вверх по моему позвоночнику, точно зная, что это ненадолго. — Просто ты напоминаешь мне тот день, в который я не хочу возвращаться.
— Я?! Какой день? — отодвинулась она, убрав руку, чтобы на меня посмотреть. Разочарование в её голосе физически делало мне больно.
Я знаю, крольчонок, ты хотела услышать совсем, совсем не это. Но это правда.
— Тот день, когда я увидел тебя первый раз.
— Ты… мы, — хлопала она ресницами, — уже встречались?!
— Один раз. В магазине элитного белья, — я произнёс французское название, как открытую книгу читая эмоции, что сменялись на её лице. Удивление. Непонимание. — Два года назад.
Её глаза округлились. А потом заметались по моему лицу, пытаясь вспомнить.
— Ты меня не видела. А я тебя видел. Я и моя жена. В тот день, когда она умерла.
— Десятого июля? — ужаснулась она. Её грудь поднималась и опадала с прерывистым дыханием под тонкой футболкой. На ней не было белья. И сказать, что меня это нервировало — ничего не сказать.
— В тот день мы начали ссорится из-за тебя, — всеми силами старался я не видеть проступающие сквозь тонкую ткань бутончики сосков и заодно сцену из примерочной кабинки. И там я тоже видел изгиб её шеи, когда целовал жену и, чёрт побери, всё остальное — тоже. Всё остальное, что тогда я себе дорисовал, а сейчас… сейчас просто помнил.
— Из-за меня? — приоткрылись её губы, да так и замерли, остановив на себе мой взгляд. Мой жадный, голодный, ненасытный взгляд. Её розовые как пух фламинго губы, приоткрытые, до безумия желанные губы…
Они потянулись и накрыли мои.
Алан! Алан, остановись!
Но это были не мои руки, что срывали с неё одежду. Она сама через голову сняла футболку. И её гибкое обнажённое тело с тонкой полоской чёрного кружева трусиков на бёдрах, её тяжёлые грудки с торчащими сосками и подживающие на коже шрамы просто не оставили мне шансов.
Её рука прошлась по моей груди, помогая снять свитер и заскользила, исследуя новизну кожи, когда моя собственная рука безрассудно легла ей на талию.
Из-за тебя, мой крольчонок! Я хотел тебя уже тогда.
— М-м-м, — застонала она, прижимаясь сонно, лениво, пьяно. — Как же вкусно ты пахнешь.
Сердце сжалось, когда её губы заскользили вниз по животу, издавая томительные стоны и посылая электрические сигналы туда, где напряжение и так почти достигло предела. Эти звуки сводили с ума.
Я рисковал и вовсе потерять разум с этой девчонкой.
И разум, и самообладание, и осторожность — всё летело к чертям.
Она выдохнула, подняв лицо. Меня коснулся запах спелых яблок, горького шоколада и жареного миндаля шестилетнего кальвадоса, что она пила вместе со мной. Её волосы пахли холодной мятой шампуня. А лёгкую ваниль её кожи я не спутал бы ни с чем на свете.
— Что ты делаешь со мной? — прошептал я чуть слышно и подтянул её вверх, разворачивая к себе лицом.
— Хочу, — выдохнула она.
Здесь и сейчас, путаясь в складках чёртовой простыни, эта самая соблазнительная женщина в мире подавала такой отчётливый сигнал чего именно она хочет, что я больше не мог этому сопротивляться.
Я провёл по мягким прядям её светлых волос, коснулся губами шеи. И поиграл кончиком языка с мочкой уха. Она была такой сладкой и такой грешной, эта Ника.
Я мог определить уровень гемоглобина по одной капле крови. Мог пробежать десять километров и не запыхаться. Мог два года жить единственной мыслью о мести. Мог сделать что угодно, но не мог оторваться от этой девчонки, когда её нежные требовательные губы впились в мои.
Спелые яблоки и несбыточные мечты. Вот на что сейчас она была похожа на вкус. Я держал её лицо в своих руках, и она опрокинула меня навзничь в прямом и в переносном смысле. Она снова застонала, двигая бёдрами вверх и вниз по всей длине моего возбуждённого члена. Я прижал её к себе. Мой любопытный язык глубоко впился в её рот. Руки сжали маленькие упругие ягодицы. Её набухшие грудки ткнулись в мою обнажённую грудь. И она оседлала меня, сжимая в невысказанной, но жадной, тревожной и соблазнительной просьбе.
Я вдохнул и проглотил ещё один её хриплый стон.
Дьявол! Эта девчонка играла с огнём.
Я хотел её так неистово, что не собирался щадить. Я грубо перевернул её на спину. Прижал всем телом к кровати. Смял её губы поцелуем. Эта чёртова горячая девчонка не сможет завтра ходить, но будет знать, как искушать меня. Как доводить до исступления.
В гробу я видал сегодня осторожность.
В ответ на мою грубую ласку она улыбнулась. Её руки взметнулись вверх, приподнимая, поправляя чёртову простынь и упали за головой, демонстрируя полное подчинение.
Возьми меня… как хочешь? Ты это хочешь сказать, сладкая моя?
Я ведь возьму.
Как ты чертовски красива, Ника!
Я был старше на целую жизнь. Но никогда и никого не хотел так.
Мои губы прижались к её телу, навсегда привязывая к себе.
