— Сукин ты сын! Ты что-то всё же ввёл в кровь парнишки? Подсадил какую-то живую дрянь? — посмотрел он на меня пристально. Но я тоже ждал его ответа, и он это знал. — Нет, чёрт побери! — выдохнул он шумно. — Нет, Алан! Не прошла. Моя жажда только усилилась. И я приехал получить свою дозу, новую, свежую дозу его крови. И ты как никто это знаешь, иначе не прислал бы мне ту пробирку. Как знаешь и то, что я не показатель. Что меня не вылечишь. Что я люблю кровь. Что я буду её пить всегда. Пока не сдохну.
— Знаю. Но я только начал, Феликс. Здоровая мышь не сразу похудела. Это процесс. Это работа. Это время.
— Но почему именно он?
— Честно?
— Уж сделай одолжение.
— Просто так сложилось. Он поступил плохо, этот малолетний гандон. Так плохо, что мне пришлось вмешаться и немножко объяснить ему, что так поступать нехорошо. Ну а пока он здесь и сильно зависим от моего расположения, я и использовал образец микробиома, что получил два года назад из… — я запнулся.
Но он всё понял.
— Из крови Киры?
— Пять лет работы, — вдохнул я тяжело. — Пять лет, Феликс. И она…
— …погибла. И унесла в своей крови на дно могилы все твои труды, — кивнул он и поднял вновь наполненный бокал. — За мою девочку. Мою любимую девочку. Как же я не хотел тебе её отдавать, Алан. Как знал!
Он выпил до дна и встал:
— Я даже не спрашиваю, что ты хочешь получить за мальчишку.
— Мы оба это знаем, — вздохнул я.
— Конечно. Кто же ещё, если не любящая тебя до самоотречения женщина согласиться превратить свою кровь в поле твоих исследований. Ведь тебе придётся начинать с ней заново. А мальчишку рано или поздно отпустить. Он всего лишь пленник.
— Приятно иметь с тобой дело, Федэ. Тебе ничего не надо объяснять.
— Но ты прав, чёрт побери, Алан. Прав! Ни одна кровь не вызывала во мне такой подъём, такое ощущение праздника, исцеления, упоения, свободы, как эта. Хотя она и не работает, иначе ты бы давно исцелился сам, что-то в ней действительно есть. Что-то невыносимо прекрасное, пусть ты и зовёшь это всего лишь микробы. Но это как магия. Как восторг от картин Пикассо, что тоже называют просто мазнёй.
— Я рад, — скромно потупился я.
— Нет, ты знал. И ты на это рассчитывал, сволочь, — перебил он. — Но ты гений, Алан. И я хочу, чтобы ты продолжал работать. Я знаю, ты думаешь, что я боюсь потерять Семью. Но ты ошибаешься. Я не вечен. И мне плевать, что станет с Семьёй потом. Я устал. Я просто хочу прожить остаток своей жизни так, как нравится мне, трахая «ноликов», пока ещё могу, и наслаждаясь кровью, которая мне нравится. И ты это тоже знал. Знал, мерзавец, — он похлопал меня по груди, тяжело вздохнул и нахмурился. — Я сообщу, когда захочу поближе познакомиться с блондинчиком. И ты в курсе, что нужно сделать. Мне не нужны проблемы. Мне нужен послушный, готовый к моим прихотям мальчик.
— Я знаю, Феликс, — кивнул я.
Знаю. И это моя проблема и только моя, как её решить.
— Но я не для того пролетел через три страны и провёл в воздухе пять часов, чтобы вернуться ни с чем.
И в этом он был прав.
Я знал, что он вернулся к экрану монитора, когда я взял вакутейнер и пошёл к камере Блондина.
Не знал Федэ только одного: что не было у меня никакого образца микробиома. Всё что у меня было — Кира. А всё, что осталось — ничего. И мне не просто придётся с чего-то начинать, мне придётся начинать сначала.
Я проводил его до вертолёта и вернулся.
Всё это потом. А сейчас мне нужны цветы, мне нужны продукты на ужин. И у меня осталось не так много времени на всё это до восьми.
Сегодня я не хотел больше ни о чём думать.
Нет, я не планировал это. Но совру, если скажу, что не хочу.
Я хочу провести этот вечер с Никой. Поговорить, вместе поужинать, поцеловать и заняться с ней любовью.
И это всё, чего я сегодня хочу.
Глава 39. Ника
Святая инквизиция!
Уверена, где-то зарыдала от зависти Золушка, когда ровно в восемь я сделала первый шаг на лестницу и у её подножия увидела своего сказочного принца. К счастью не в жабо и смешных белых лосинах, а во всём чёрной, как всегда. Но, главное он стоял там.
И это был Алан Арье.
Провалиться мне на этом месте, но у него в руке был букет. В камине горел огонь. И по всей гостиной — настоящие свечи.
— Ты самая красивая Золушка на свете, — улыбнулся он, словно прочитав мои мысли.
— Алан, это всё необязательно, — смущаясь, взяла я розы.
— Обязательно, — шепнул он. — Я читал. Ужин, свечи, музыка, цветы.
— Тебя жестоко обманули, — сообщила я ему на ухо по секрету. — Чтобы лишить девушку девственности всё это можно опустить.
— Тогда тебе крупно не повезло, что я прочитал неправильную книжку, — пригласил он меня в кухню. — Я хочу, чтобы эта ночь для тебя стала особенной и незабываемой, несмотря ни что.
Стол был уже накрыт, когда мы вошли. Я поставила цветы в вазу. Он зажёг на столе свечи и включил музыку. Я понятия не имела что это была за музыка, кто пел и о чём. Французский шансон? Но сердце замирало.
Алан пригласил меня пока сесть за барную стойку.
И я откровенно наслаждалась великолепной акустикой, потрясающими ароматами и видом на его цветы и… его тело: прежде чем нацепить фартук, он снял рубашку и надел его на голое тело.
Святая инквизиция!
Не знаю, что было вкуснее: вид Алана Арье, который готовил на своей кухне — пряди тёмных волос упали на лоб, мускулы играли под атласной кожей, когда его руки что-то перемешивали, рубили и обжаривали, — блюдо, что уже выглядело как прямой путь в мои трусы, или запах этой еды на небольшом гриле.
Ароматы креветок и чеснока. Рот наполнился слюной.
— Ты всегда готовишь без рубашки? — я сглотнула.
Он налил в мой бокал вина и подал.
— Только сегодня. Хочу, чтобы ты немного привыкла ко мне и расслабилась.
О, да! Именно так я, конечно, и расслаблюсь. Вот когда всё это великолепие в полуметре от меня и мне обещана ночь, что я никогда не забуду.
Если бы ещё, чёрт возьми, это было просто тупое влечение. Просто договор, что он мог привести в исполнение в любом месте в любое время. Я бы так не дёргалась. Но он как назло словно решил мне доказать: он лучше, чем кажется.
Словно я этого не знаю. Словно мне надо что-то доказывать.
Алан подпевал себе под нос, нарезая овощи, и подал их с поджаренными на шпажках креветками как настоящий шеф-повар. Но, прежде чем сесть за стол, снял фартук и, пусть не застегнул, но всё же надел на себя рубашку.
