— У тебя очень красивый голос, — сказала я, когда он пригласил меня к столу.
— Когда пою? — улыбнулся он. — Или когда ору?
— И когда говоришь, я тоже нервничаю, — кашлянула я.
— Я заставляю тебя нервничать? — удивился он.
— Да, — честно кивнула я.
Желудок сделал сальто, когда наши взгляды встретились.
Чёрт, я нервничаю, а он, кажется, наслаждается происходящим и не скрывает этого.
Ему словно нравится мне нравиться. Только мне от этого не легче. Я никак не могла перестать волноваться. И это он тоже видел. Протянул ладонь, заставив положить в неё мою руку.
— Представь, что сейчас весь дом специально для тебя накрыли волшебным пледом. И здесь больше нет никого и ничего. Только ты и я. Ты такая, как хочешь быть. И я здесь только ради тебя. Такой, каким никогда не был. Одушевлённый тобой. Окрылённый. Влюблённый, — поцеловал он кончики моих пальцев, всё ещё глядя мне в глаза. И отпустил.
— Значит, сегодня можно врать?
— Это чистая правда. Но да, сегодня можно всё. Всё, что хоть ненадолго сделает тебя счастливой. Попробуй, — показал он на тарелку. — Поверь, я в этом разбираюсь.
— М-м-м… — я не смогла сдержать стон, когда сочная поджаренная креветка оказалась у меня во рту. — Чёрт!
Алан выдохнул, словно он моего слишком эмоционального стона его прострелило.
— Мне тоже нравится твой голос, — набрал он воздуха в грудь и медленно выдохнул. — И твоё платье и…
— Алан, не надо, — покачала я головой. — Не говори того, о чём ты потом пожалеешь.
— А если я пожалею о том, чего не сказал? — его взгляд так потемнел, что какими бы ни были вкусными креветки, я не могла больше проглотить ни кусочка. — А я не хочу сегодня ни о чём жалеть.
— Алан… — я внутренне сжалась.
Чёрт, он разобьёт мне сердце! Вот именно сегодня и разобьёт. И он, может быть, не пожалеет, но я… как я буду жить дальше без него?
— Что бы сделало тебя счастливой, крольчонок?
— Кроме твоей еды? — попыталась я изобразить улыбку.
Но и он был так серьёзен сейчас, словно хотел показать, что не шутит.
Только разве я могу ему сказать правду? Или могу?
— Ты. Ты бы мог сделать меня счастливой, — постаралась я придать своему голосу лёгкость. Только вряд ли он в неё поверил, потому что нахмурился.
— Ты ничего не знаешь обо мне.
Он скользнул по мне взглядом, что словно проникал в самую душу. Этот взгляд держал меня в плену, предупреждая: «И лучше тебе не знать».
Но у меня было не меньше опасений на свой счёт.
— А ты обо мне, — покачала я головой. — Только здесь и сейчас это ничего не меняет. Здесь и сейчас ты тот, кто заставляет моё сердце биться чаще. И раз уж ты спросил, что сделает меня счастливой, расскажи мне о себе.
— Ладно. Спрашивай, — великодушно разрешил он, наколов на вилку кусочек креветки и засунув в рот.
— Ты правда наполовину француз и граф? — я тоже вернулась к своей тарелке.
— Уи, мон шер, — улыбнулся он. — Мама познакомилась с отцом на каком-то приёме в посольстве. Мой дед был дипломатом. И то, что ей тогда едва исполнилось четырнадцать, потомственного аристократа Генриха Арье не сильно беспокоило. Потом она подросла, они снова встретились. А потом родился я. И рос с мамой. Только когда стал вопрос о получении паспорта и гражданства, отец прилетел к единственному наследнику и дал свою фамилию. Когда мама умерла, я уехал к нему.
— А бабушка с дедушкой?
— Они погибли при теракте, когда мне было семь.
— А что случилось с мамой?
— Разрыв аневризмы. Кровоизлияние в мозг.
— Ты из-за этого стал гематологом?
— Ну-у, почти, — улыбнулся он.
— А твой отец? Он был хорошим человеком? — от его еды не хотелось отрываться, но разве я могла упустить шанс узнать о нём больше.
— Это сноб, старый брюзга и лицемер? — хмыкнул Алан. — Возможно, по сравнению со мной, да.
— Ты слишком строг к себе, — улыбнулась я.
— Или слишком снисходителен. Но всё же порой я по нему скучаю.
— А почему ты не хотел детей? — после двух бокалов вина явно встала я на опасную тропу.
Он замер на секунду, но потом поднял на меня глаза.
— Не хочу обрекать своих детей на жизнь, что досталась мне.
— Обрекать? На что?! Ты богат, известен, талантлив, успешен, красив как дьявол, привлекателен, умён. А ещё ты ответственный, добрый, терпеливый и ты умеешь заботиться о других. Уверена, ты стал бы отличным отцом. Что с тобой может быть не так? — я осеклась под его насмешливым взглядом, проклиная себя за горячность. — Ты… не здоров?
— Ну-у-у, — словно у него резко пропал аппетит, он положил вилку, — можно и так сказать. Это то, чего ты точно не захочешь обо мне знать.
— А если захочу? Если я хочу знать о тебе всё?
— Я имел в виду, что это тебе знать не нужно, — остудил он мой порыв таким взглядом, что я тут же пожалела и о своей смелости.
Выдохнула, понимая, что на этом разговор об Алане Арье окончен.
— А о результатах анализа моей крови можно спросить?
— И даже нужно. Мой вердикт: тебе нельзя мёрзнуть ни в коем случае. То есть если ты решишь отправиться в экспедицию на Северный полюс или подняться на Эверест — это будет стоить тебе жизни. Клетки твоей крови разрушаются под действием холода. А если учесть, что эритроцитов у тебя меньше, чем у любого другого человека, и твоя анемия исключение из правил, раз ты чувствуешь себя с таким низким уровнем гемоглобина хорошо, то переохлаждаться тебе никак нельзя. И лучше спать с грелкой во всё тело, — улыбнулся он. — Будешь?..
— Буду, — ответила я уверенно. А не надо провоцировать меня «грелками».
— Э-э-э… — приподнял он одну бровь. — Ты же не знаешь, что я хотел предложить.
— Не знаю. Но уверена, что я это буду. Что бы ты ни предложил. Уверена, что хочу этого, хоть ты и не спросил. Пусть и не имею права хотеть или не хотеть.
— Имеешь, — опустил он голову так, глядя на меня исподлобья, что у меня сердце забилось как у самого настоящего испуганного крольчонка. — И я спрошу.
— Да, — снова ответила я, не дав ему задать вопрос.
Он протянул руку, помогая мне выйти из-за стола, а, когда мои губы оказались в опасной близости от его, переспросил:
— Да?
Я подняла голову и, глядя прямо в его глаза, уверенно повторила:
— Да, Алан.
Да.
Глава 40. Алан
Недопитые бокалы вина, мерцающие свечи, ароматный букет, две пустые тарелки на столе. И её губы… так близко, что искушение слишком велико.
