Из этого эпизода ярче всего запомнился Георгосу тот дерзкий поступок крысы перед неотвратимым концом.
Теперь, в своем укрытии в Норд-Касле, он ощущал сходство с этой крысой.
Прошло почти восемь недель с тех пор, как Георгос стал скрываться. Когда он оглядывался назад, его удивляло, как давно это началось. Он не ожидал протянуть так долго, особенно после разоблачения его самого и “Друзей свободы”, последовавшего за взрывами в отеле “Христофор Колумб”. Описания внешности Георгоса и его фотографии, найденные в доме на Крокер-стрит, появились в газетах и на телевидении. Он знал из сообщений новостей, что массовая полицейская облава прошла в Норд-Касле и в других районах города. С тех пор как он ушел в подполье, он каждый день ждал, что его обнаружат, что квартира, где он укрывается, будет окружена.
Этого не произошло.
Вначале, когда счет шел на часы и дни, главным ощущением Георгоса было облегчение. Затем, когда дни переросли в недели, он начал задумываться, возможно ли возрождение “Друзей свободы”. Смог бы он собрать новых последователей, чтобы заменить погибших Уэйда, Юта и Феликса? Смог бы получить деньги, установить внешнюю связь, которой займется новый Бердсон? Удастся ли им возобновить войну против ненавистного врага в лице истеблишмента?
Несколько дней он с наслаждением обдумывал эту идею. Затем, взвесив реальные трудности, с неохотой отбросил ее.
Ничего он больше не мог. Никакого пути к возрождению “Друзей свободы” не было. И для него самого последние недели были всего лишь неожиданной отсрочкой приведения в исполнение приговора, отсрочкой неотвратимого.
Георгос знал, что находится в конце своего пути.
На него охотились все правоохранительные органы, и они будут продолжать охотиться, пока он жив. Его имя и лицо были известны, его руки, поврежденные химикатами, были описаны. Вопрос только в том, сколько пройдет времени, прежде чем кто-нибудь где-нибудь узнает его. У него не осталось запасов и надежды на помощь, ему некуда было идти. И, что самое ужасное, деньги, которые он взял с собой в свое укрытие, почти кончились. Он видел только один выход из положения: он может обмануть преследователей, демонстративно покончив с собой.
Он вознамерился именно так и сделать. Подобно той крысе он даст еще одно, последнее сражение и, если потребуется, умрет, как и жил, воюя против ненавистной системы. Георгос решил: он взорвет важнейшую часть электростанции “ГСП энд Л”. Именно таким путем можно было добиться максимального эффекта. Его планы вырисовывались. В их основу ложились те акции, которые он намеревался предпринять с помощью других борцов за свободу до того, как подвернулась идея Дейви Бердсона о взрывах на собрании НИЭ. Теперь Георгос восстанавливал первоначальный план, хотя ему и придется осуществить его в одиночку. Прежде всего ему нужны были колеса. Он бросил красный грузовик службы противопожарной безопасности, потому что его засекли. Теперь грузовику требовалась замена.
О покупке автомобиля каким-либо путем не могло быть и речи. Во-первых, это было слишком рискованно. Во-вторых, у него не хватило бы денег, потому что основная часть средств из кассы “Друзей свободы” осталась в доме на Крокер-стрит. Так что единственной возможностью было вернуть свой “фольксваген”, который, возможно, еще не был обнаружен этими свиньями.
Он держал свой фургон в частном гараже неподалеку от Крокер-стрит. Осознавая весь риск, но стремясь опередить полицию, Георгос пошел в гараж в то же утро, стараясь идти в основном переулками.
Он добрался без происшествий, заплатил владельцу гаража то, что был должен, и вывел оттуда фургон. Никто не задавал ему вопросов, и никто не останавливал его на обратной дороге в Норд-Касл. Уже к середине утра “фольксваген” был надежно спрятан в запирающемся гараже, примыкающем к тому дому, где он скрывался.
Ободренный успехом, Георгос рискнул выбраться из дома после того, как стемнело, чтобы купить продуктов и вечерний выпуск “Калифорния экзэминер”. Из газеты он узнал, что репортер по имени Нэнси Молино дала описание его “фольксвагена” и что полиция ищет его. На следующий день в газетах появилась заметка, из которой следовало, что полиция побывала в гараже всего через полчаса после того, как Георгос его покинул.
Зная, что описание фургона разослано повсюду, Георгос не осмеливался даже подходить к гаражу. Но теперь он воспользуется автомашиной, она нужна ему лишь единожды – для того, чтобы выполнить свою последнюю миссию.
Существовали еще кое-какие причины, по которым ему был необходим “фольксваген”.
Одна из них заключалась в том, что в фургоне под полом было потайное отделение. В нем, тщательно упакованная в пенорезине, чтобы предотвратить вибрацию, находилась дюжина цилиндрических бомб, каждая – с водно-гелевой взрывчаткой и часовым механизмом.
В фургоне были также маленькая надувная резиновая лодка в плотной упаковке, в которой Георгос и купил ее в магазине спортивных товаров месяц назад или раньше, и специальный дыхательный аппарат для подводного плавания, купленный примерно в то же время. Все это требовалось для смелой атаки, которую он теперь замышлял.
После того как он угнал фургон с Крокер-стрит, Георгос несколько раз покидал квартиру после наступления темноты, чтобы купить продукты. При этом он никогда не ходил в один магазин дважды. Он также надевал легкие перчатки, чтобы скрыть руки, и, пытаясь слегка изменить внешность, сбрил усы.
Сообщения газет о “Друзьях свободы” и о взрывах в отеле были важны для него не только потому, что ему нравилось читать о себе, но и потому, что они давали возможность быть в курсе действий полиции и ФБР. Несколько раз упоминался брошенный грузовик службы противопожарной безопасности, обнаруженный в Норд-Касле, но были также и предположения, что Георгосу как-то удалось ускользнуть из города и что он теперь на востоке. В одном сообщении утверждалось, что его видели в Цинциннати. Хорошо! Все, что отвлекало внимание от того места, где он действительно находится, было ему на руку.
Читая “Экзэминер” в тот первый день, он с удивлением обнаружил, как много было известно о его собственной деятельности репортеру Нэнси Молино. Из последующих ее материалов он понял, что именно Иветта, каким-то образом узнавшая о его планах, выдала его. Без этого предательства сражение в отеле “Христофор Колумб” стало бы великолепной победой “Друзей свободы”, а не бесславным разгромом, каким оно обернулось, – так ему казалось, во всяком случае.
Георгос должен был ненавидеть Иветту за это. Однако он ни тогда, ни позже ненависти не чувствовал. Более того, иногда он ощущал свою вину перед ней, в том числе и за ее смерть на Одиноком холме (об этом он тоже прочитал в газетах).
Невероятно, но ему недоставало Иветты.
Возможно, думал Георгос, потому, что подходит к концу отпущенное ему самому время, он становился сентиментальным и глупым. Его утешала лишь мысль о том, что никто из друзей-революционеров никогда не узнает об этом.
Газеты сделали кое-что еще, они глубоко копнули его биографию. Предприимчивый репортер разыскал в Нью-Йорке запись о рождении Георгоса и узнал, что он был незаконным сыном бывшей греческой кинобогини и богатого американского плейбоя по имени Уинслоу, внука основателя автомобильной промышленности.
