Скоро отбор Линарэна. На сердце так тяжело, что трудно дышать: как не вовремя! Линарэн должен лечить Валариона, а теперь эксперимент может отсрочиться на две брачные недели. Что мы будем делать без консультаций Линарэна? Что, если в это время случится что-нибудь, требующее его изучения?
Это не говоря о том, что отбор отсрочит следующий, дожить до которого у Элоранарра и так шансов мало.
Как же несправедливо! И опять виноват Культ! Хотя и Шарон Фламир постарался.
Стараюсь дышать глубоко, чтобы вытравить испепеляющий душу гнев. Не хочу уподобляться врагам. Не в ненависти сила.
Пушинка мягко бодает меня в плечо. Улыбается без своего зверского оскала.
– Прорвёмся, – улыбаюсь в ответ.
Освещённый сад встречает ночной прохладой. Небо на фоне мерцающих фонариков дирижаблей кажется беспросветно-тёмным, но если присмотреться, на горизонте оно уже сереет. До отбора осталось всего ничего, а я ещё спать не ложилась.
Каблуки звонко цокают по каменной дорожке. Пора бы и мне научиться при желании ходить бесшумно. Вот Арен может: когда хочет – крадётся, как кошка, а если надо – чеканными шагами пробирает до костей.
За живой изгородью в форме шаров что-то разбивается. Меня тут же накрывают щитами, двое гвардейцев бросаются проверить, что там.
– Кто я? – раздаётся тягучий голос дедули. – Я – Максим… Марджемир Флос!
– Всё в порядке, это мой дедушка.
Сбежал от драконов или сами отпустили?
Подхватив подол, ступаю на влажную траву. Она приятно пружинит под стопами.
Дедуля сидит на ажурной скамейке в кругу печати от насекомых и созерцает тускло мерцающие осколки бутылки. Алая магия струится по его венам, придавая внешности немного демонический вид. Но это мой дедушка.
Сажусь рядом, в ареол крепкого алкогольного запаха. Но и яичницей с беконом тоже уютно пахнет.
– Что-то случилось, дедуль?
– А… – скривившись, он приглаживает седые волосы. Тяжело облокачивается на колени. – Я трус, Леруся.
– Но… – накрываю его плечо рукой. – Почему? Ты же такой… ты всегда… Ты просто не можешь быть трусом, ты же всегда борешься за своё, всегда… такой сильный. Даже последние годы, когда начала сдавать память, в тебе был стержень, внутренняя уверенность, которой я так стремилась подражать. Я же… да… дедуль, ты у меня замечательный, я старалась походить на тебя.
– Лера-Лера, – он вздыхает. Нервно потирает ладони друг о друга. – Ты не понимаешь… Сегодня распорядитель дворца подошёл ко мне и… Он спросил, кого из моей семьи известить о моём возвращении первым, привезти их сюда или организовать мою поездку в родовой замок.
– Это же замечательно, – напряжённо произношу я, а в голове стучит: «Мне надо рассказать ему об Элиде. Надо как-то рассказать об Элиде», и спина покрывается холодным потом.
– Я отказался, – шепчет дедушка и ниже склоняет голову. Я даже не сразу понимаю смысл его слов. – Сказал, что мне надо подумать, что не надо пока никому говорить. Я просто не знаю, как посмотреть им в глаза.
– Но ты не виноват в том, что случилось.
– Сильвана просила меня не ходить в этот поход, потому что у неё дурное предчувствие. Она умоляла. Она валялась в моих ногах. Но для меня важнее было подтвердить теорию. Я понимал, что даже в случае удачных исследований, семья окажется в стеснённых средствах. Я осознавал все риски и поступил по-своему, а теперь моя семья на грани разорения. И я не знаю, как после этого смотреть им в глаза.
Не представляю, что на это сказать. У меня своя причина не смотреть ему в лицо и трусливо молчать. Боюсь, известие о том, что другую его внучку на преступление могла подтолкнуть нищета… Дедуля-дедуля, как же тяжело тебе будет.
– Только теперь, прожив все эти годы обычной жизнью без прежних увлечений и цели, я понимаю всю жестокость своего поступка. Я был плохим человеком, Лерусь, и походить на меня совсем не надо.
– А как же твоя наука о борьбе за свои цели?
Горько усмехнувшись, дедушка качает головой:
– Именно из-за этой науки я сейчас и не могу заглянуть в глаза семье.
Так горько становится за него. Но я не знаю, что на это сказать. Погладив его плечо, прижимаюсь к нему. Даже сквозь резко алкогольный проступает его запах, привычно успокаивающий меня с детства.
– Так получилось, дедуль.
Мне больше нечего сказать. Я ещё не допускала таких фатальных ошибок. И если очень повезёт – не допущу.
Рядом с дедушкой тепло. Мысли о роковых ошибках смазываются, плывут, и голова тяжёлая-тяжёлая. Склеиваются веки. Выпрямившись, я потряхиваю головой.
– Иди спать, Лерусь, вставать уже скоро.
– А ты?
– Вернусь к Видару с Ранжером. Они наверняка меня заждались.
Сил спорить нет, я позволяю довести себя до дорожки к башне Арена, где поджидает неожиданно тактичная Пушинка.
– Ложись скорее, – просит дедуля и остаётся на месте, смотрит мне вслед.
Караульные стоят у дверей в гордом одиночестве. Голых девиц не наблюдается. Поймав себя на том, что принюхиваюсь, качаю головой: что за звериные повадки?
Сопровождавшие меня гвардейцы тоже встают на караул.
Открыв дверь, шагаю в мягкий свет холла и оторопело застываю. На меня обращена пара огромных тёмных глаз. Конских.
В холле башни стоит белый скакун.
– Охни-нахни, – Пушинка скептически оглядывает «гостя».
Утомлённый разум не сразу вспоминает, что это дар одного из королей. Ну что могу сказать: он однозначно напомнил мне об обещании проверить государственные аппараты иных стран.
Похоже, император не оценил того, что дары мне унесли в его палатку.
Ответ на вопрос, как конь ничего не испортил, находится быстро: он и пол под ним покрыты незнакомыми печатями.
Коня мне только не хватало для полного счастья!
Зевнув, снова выхожу на крыльцо, оглядываю готовых последовать за мной гвардейцев.
– Подскажите, что мне делать с дарёным конём?
– Обычно дары убирают в сокровищницу, – бодро рапортует один из медведеоборотней.
М-да. В сокровищницу Арена к его цветам? Боюсь, он не оценит.
– …но можно и в зверинец, – продолжает гвардеец.
– Можете его забрать? Я отосплюсь и решу, что с ним делать.
– Да, конечно, леди Валерия, – всё тот же медведеоборотень кивком отправляет двух моих сопровождающих в башню.
Они выводят роскошного жеребца. Всхрапнув, конь радостно цокает копытами по дорожке. Цветные фонарики раскрашивают его в красный, зелёный, голубой…
Еле сдержав зевок, возвращаюсь в башню. На журнальном столике – три шкатулки: с браслетом, с бриллиантовым кольцом и с жемчужно-коралловым ожерельем. Моя личная сокровищница пополняется. Потом их уберу.
