Мы выехали вместе. Везде, где бы ни останавливались, люди боялись осквернённых. Были и те, кто верил меньше, я с потерей зрения научилась лучше распознавать интонации, и этих людей выделяла из остальных, но они не смели перечить доктринам Чистоты, потому что это каралось смертью. Я всё больше уверялась, что ужасные осквернённые, магией которых запугивают людей, – выдумка ордена Очищения, который взимает с населения оброк на борьбу со скверной. Меня очень огорчала искренняя вера в это всё инквизитора Лероя. Я думала, он заблуждается, принимая происки каких-нибудь бандитов или обычные природные явления за последствия колдовства.
Но в пути мы натолкнулись на поселение, уничтоженное осквернёнными. У всех молодых и здоровых жителей была выпита кровь.
– Вампиры? – император подаётся вперёд и снова придвигается к Ланабет. Для него, не сумевшего защитить потенциальных избранных старшего сына от вампиров, называющих себя Неспящими, кровопийцы, наверное, больная тема. – Что они делали в непризнанном мире? Тем более закрытом? Какой интерес, кроме…
– Угодий для охоты? – уголки губ Ланабет подёргиваются, норовя опуститься вниз, хотя такое положение для них, судя по всему, непривычно.
– Это могло бы объяснить, почему ИСБ никого не поймало, – Арен крепче сжимает мои пальцы. – Если Неспящие скрылись в Киндеоне, в который официально никто не перемещается…
– В который официально запрещено перемещаться, – напоминает император.
– Неспящие помогали Заранее убирать возможных избранных, – добавляю я. – И она дала медальон, защитивший от ордена Очищения из того мира.
Мы все переводим взгляды на Ланабет. Она продолжает рассказ.
Молодые люди были обескровлены. Сначала я не поверила, потому что не ожидала встретить в непризнанном мире вампира. Думала, местным жителям показалось со страха. И поселение на тридцать подворий слишком велико для одного вампира, а там убили всех, даже скотину. Кровью стариков и животных было залито всё.
Пока обитатели святилища молились, а дознаватели обыскивали дома и искали следы, я вызвалась помочь с переносом тел. Меня допустили не сразу, но так я смогла ощупать пострадавших. У них были прокусы на запястьях, поверхностных бедренных и сонных артериях. И крови не было – абсолютно сухие ранки без корочек. Кое-кто обмолвился, что эти покойники бледные до синевы.
Я понимала, что нам надо бежать, потому что вампиры, а их явно несколько, могли остаться поблизости. Но люди не спешили: отряд проводил расследование, а по местным поверьям инквизиторы обладают иммунитетом к магии осквернённых, поэтому уходить от Лероя боялись.
Он не оставил нас без прикрытия, вместе с обозами святилища и дознавателями пошёл дальше. В муторном ожидании нападения мы добрались до городка. Он находился так близко от поселения, что осквернённых, учинивших этот кошмар, стали искать там.
Несколько дней всех подозрительных жителей города, бродяг и путешественников допрашивали дознаватели и инквизиторы. Виновных нашли. Совершенно обычных людей. Они сознались в преступлениях. Тогда я впервые заговорила, сославшись на то, что паломничество и чистые мысли исцелили меня, пыталась повлиять на Лероя: он казался мне более разумным, чем остальные.
Он взбесился, рассказал, что ежегодно тысячи людей умирают от бесчинств осквернённых. Он верил в то, что сознавшихся людей скверна превращает в кровососущих чудовищ, говорил, что подобные нападения происходят постоянно, и только благодаря инквизиции люди выжили. Я же ответила, что люди выживают не благодаря инквизиции, а потому, что их оставляют на размножение, как скотину.
Осуждённых казнили, Лерой не разговаривал со мной до первого места Чистоты, а после него отправился охотиться на осквернённых дальше.
Теперь, имея возможность говорить, я стала активнее изучать мир. Слова Лероя во многом подтвердились. Точнее, теперь я не принимала рассказы местных за суеверную болтовню. Они не просто так боялись охотящихся на них чудовищ: за ними действительно охотились.
В то паломничество и в последующие годы я много чего наслушалась. Большинство творимых осквернёнными ужасов – фантазии, возникшие от незнания законов природы. Орден Очищения поддерживал неведение людей, играл на их страхах. Но среди потока несуразностей всплывали известия о выпитых досуха людях – всегда молодых, здоровых – или внезапно исчезнувших, пока остальные жители спали. Массовые убийства и исчезновения происходили в полнолуние в разных графствах, герцогствах и территориях.
Время, когда это началось, определить не получилось: по мировоззрению киндеонцев такой порядок был с самого сотворения мира.
Ещё более меня заинтересовала проверка на кристаллах Чистоты. От прикосновения самых сильных осквернённых они светятся. Вызвавших сияние отправляют в сердце Ордена, но их очень мало, в год всего два-три. Примерно столько одарённых должно рождаться в Киндеоне. И я думаю, что кристаллы Чистоты определяют именно их.
Лерой после нашего спора надолго пропал. Я жила в святилище, ходила в паломничества. Никто не спрашивал меня, как я получила ярлык Чистой, никто не сомневался в моём праве его носить. Люди там стараются не узнавать лишнего, ни с кем не сближаться. Но о Лерое поговаривали: благодаря своему рвению и высокому положению семьи он добился большого влияния в ордене Очищения.
Мы встретились лет через восемь. Он приехал расследовать нападение кровососов на селение вблизи моего городка. Лерой изменился, разочаровался, что ли. Разговор не клеился, но перед уходом он сказал, что не может выбросить из головы мои слова о том, что людей оставляют размножаться, как скотину. И посоветовал не держаться за святилище, ведь даже самая яростная Чистота не может очистить от скверны.
Я и сама подумывала уйти: мне не нравились ни ежегодные обязательные паломничества, ни размеренный уклад, ни общее подавленное настроение. Казалось, что эти обездоленные, побитые жизнью существа жмутся к святилищу в надежде на защиту, но сами в неё не верят, и поэтому каждый их день наполнен скорбью и страхом, и никакая моя поддержка, попытки расшевелить их, предложения взглянуть на мир чуточку добрее, не давали результата.
Поиски работы были долгими и трудными, никто не хотел связываться со слепой, хотя я знала город как свои пять пальцев и могла полностью о себе заботиться.
На десятый год жизни мне удалось уйти из святилища – меня взяла в горничные обезображенная болезнью женщина: её устраивало, что я не могу видеть её лица. Марика немного сумасшедшая, но мы нашли общий язык. И она… не так боялась, как остальные, позволяла себе усомниться в том, что те или иные события происки ведьм, а не случайность или обман. Может потому, что считала свою жизнь конченой. К тому же она с удовольствием читала вслух поэмы и учёные книги. При всей диковатости содержания они куда лучше доктрин Чистоты, ежедневно повторяемых в святилище.
Такое поведение женщины не могло остаться незамеченным и безнаказанным. Об осквернённости Марики заговорили в городе, ей пришлось уехать. Я же осталась, потому что… надеялась на возвращение домой. Будь такая возможность, я жила бы прямо у места моего появления.
