– Сейчас он такой же, – отвечаю я. – Если бы не его доброта, решила бы, что иномирян он недолюбливает.
– Или бумаги, – насмешливо предполагает Ланабет. – На иномирян заполняют очень много документов, курируют их после завершения обучения. А на отказников в Академии оформляют всего один бланк.
– Бюрократия – страшная штука, – невольно улыбаюсь я и тут же перехожу на серьёзное. – Как же вы вынесли всё это? На факультете боевых магов девушек не жалуют и не стесняются об этом говорить.
Ланабет многозначительно сжимает кулак:
– У меня тяжёлая рука. А ноги ещё тяжелее. Парочке особо языкастых прилетело сразу. И завхозу Фабиусу, – она разжимает кулак и складывает ладони на коленях. – Скандал был знатный, но его многие терпеть не могли, так что мне это сыграло на руку. С медведеоборотнями было сложнее всего, они вспыльчивые и в звериной форме намного сильнее человека. Но в итоге через неделю всё разрешилось довольно мирно.
– Как?
– Меня решили не трогать, потому что я девушка. Невыносимо унизительная причина – так мне казалось тогда. Я хотела разобраться, доказать всем, что ничуть не слабее мужчин, но Академия сплотилась против меня, не позволяя нарушить их патриархальные устои. И я решила, что самый лучший способ доказать их неправоту – стать лучшей из лучших, обойти всех парней, достичь высот, обычно недоступных иномирянам.
– И вы ведь стали лучшей, добились назначения во дворец.
– Я много работала. А дар Видящих помогал быстрее освоить магию. Пока другие студенты тратили время на её осознание и интуитивное обучение тому, как, не видя потоки магии, управлять ими и выстраивать в знаки, я, ориентируясь на зрение, делала всё это намного быстрее.
То есть получается… сейчас, без зрения, она плохо владеет магией?
– Не переживай, – Ланабет улыбается. – Я хотела быть лучшей не только для окружающих, но и для себя, так что тренировалась управлять магией с закрытыми глазами. Не хотела остаться беззащитной после перенапряжения и на время отдыха. Моя магия теперь не так резва, как прежде, но постоять за себя могу, а уж с Острым подавно.
– С Острым?
– Это моё призывное оружие. Лже-Заранея замуровала его в стену в лабораториях Лина. Когда магия ко мне вернулась, Острый проснулся и позвал на помощь.
Если это меч, как она будет с ним сражаться? Рассеивая вокруг щупы магии? Так можно ходить, пользоваться вещами, но в бою, когда каждое мгновение может стоить жизни и надо уворачиваться…
– Кстати, – она вновь берётся за чашку. – Моё призывное оружие тоже дальнобойное: лук.
Ещё больше вопросов: как вслепую стрелять из лука?
Ланабет изумительно прозорлива – отвечает на мой немой вопрос:
– Призывное оружие по-своему видит мир и в случае доверия и тесного слияния может направлять тело хозяина. Так слабый мечник может стать великолепным, если его меч знает приёмы и верит ему до состояния слияния. А слепая может подстреливать врагов. По мишеням мы с ним точно попадали.
В полушутливом тоне последней фразы чувствуется затаённая грусть. Ланабет ведь боец, она всегда сражалась, и тут такое страшное, непоправимое поражение: не защитила родных, ослабла, а теперь, когда вся семья выступает против страшного врага, вынуждена оставаться в стороне.
От бессилия перед её бедой наворачиваются слёзы. Невыносимо обидно, что всё получилось так. Она не может даже оценить сокровищницу Арена, на которую его невольно вдохновила, не может помочь своим даром…
– Что случилось, Валерия? Что тебя беспокоит?
Слеза срывается с ресниц, щекотно бежит по щеке. Утерев её, хватаюсь за чашку с остывшим чаем.
– Нет, ничего, – пробормотав, отпиваю немного. – Просто… стало грустно.
– Грусть – неотъемлемая часть нашей жизни. Но грусть – это тоже хорошо. Знаешь, почему?
– Нет.
– После неё радость намного слаще. Так что улыбнись: скоро будет хорошо.
– А вдруг… Вдруг демоны уже в Пат Турине? Вдруг Безымянный ужас уже прорвался?
Ланабет поджимает губы. Невыносимо хочется вернуть эти слова назад, не позволить страху вылиться в них, тенью нависнуть над светло-зелёной гостиной и нами.
– Простите, не стоило этого говорить, – отставляю чашку обратно на столик.
– От того, что ты молчишь, ситуация не становится лучше.
– А Ника – моя подруга-менталист – говорила, что наши слова и мысли влияют на реальность.
– В таком случае нам лучше надеяться на победу. – Под тихий шорох ткани Ланабет поднимается, тянет стул за собой. Сев рядом, окутывая ароматом цветов, она обнимает меня за плечи. – Иногда, когда случается что-то страшное, нам остаётся только идти вперёд. Похоже, сейчас именно такой случай. Не оглядывайся, не разменивай драгоценное время на неважные вещи. Живи. Дыши. Люби. Наслаждайся. Сражайся за всё это. Жизнь – это не прошлое и не будущее, это настоящее, сейчас, текущий момент, и он у тебя есть. Так что выше нос, улыбнись и живи.
Фаталистичность этого совета немного ужасает. Напоминая о быстротечности жизни, он тянет на немедленные свершения. И невыносимо жалко, что я такая слабая. А Ланабет хоть и держится молодцом, но ей остаётся только поддерживать нас словами.
Сморгнув вновь навернувшиеся слёзы, решаюсь спросить:
– А как… во дворце… тогда… – Мне неловко прямо спрашивать, как она при таких матриархальных убеждениях выносила упрямых драконов, а деликатная формулировка в голову не приходит.
– Как мне здесь жилось в роли гвардейца? – уточняет Ланабет и, погладив меня по плечу, отпускает.
– Да.
– С одной стороны, меня с детства готовили стоять на карауле. С другой – я должна была охранять женщин. В Академии драконов нравы свободные, а тут у меня спину переклинивало от необходимости постоянно кланяться мужчинам. Я даже пыталась убедить себя, что передо мной замаскированные женщины. Трудно было молчать, когда видела женщин в том положении, которое у нас в мире занимают мужчины. Я готова была рвать и метать, постоянно выпускала злость на тренировочных площадках. Всё во мне противилось такой жизни.
– Но вы справились.
– Дарион помог. Заметил, что я тренируюсь на износ. Подошёл. Я тогда совсем молодая была, горячая, мы с ним немного помахались.
Помахаться с Дарионом… при его-то росте и мускулах. Я уже удивляться начинаю, что император первые годы брака пережил.
Ланабет пересаживается на своё место.
– Дарион хоть и мужчина, но умеет быть разумным и убедительным. После разговора с ним я поняла, что пора принять мир, в котором живу. Кланяться мужчинам стало чуть легче, я постоянно повторяла про себя, что таков Эёран, и жизнь здесь – испытание, которое может выдержать только женщина. И тут меня заметил Карит. Подошёл и как заявит: я тебя выбрал, ты моя. А у нас мужчины права выбора не имеют, оно принадлежит женщинам. И меня вот так… оскорбляют нахально.
