– Дары Шааршем, – женщины выдают мне поднос, и любовницам Элоранарра, Вильгетте.
Одна из оркских шаманок остаётся с подносом: она, помедлив возле Элоранарра с Риэль, встаёт впереди нас и направляется к центральной пирамиде.
Барабанный бой наполняет воздух. Протяжные, неистовые в своей оглушающей громкости звуки почти оглушают. Они идут из-под земли, и в песке я замечаю раструбы. Похоже, под пирамидами спрятан этаж, а то и несколько.
Невольно жмусь к Арену. Он выглядит спокойным, но тревога дёргает его нервы.
Мы обходим пирамиду по радиальной дорожке. С противоположной от лестницы стороны в основании зиккурата темнеют ворота. Маленькие. Их распахивают перед нами в густую, пропахшую горькими травами темноту.
Арен останавливается, как вкопанный.
– Детям Великого дракона, детям солнца, – хором произносят шаманки, – дозволено войти в обитель Шааршем с искрами света.
Все драконы, кроме меня, разжигают дыханием небольшие сферы, и те зависают над их головами. Пламя разгоняет тьму всего на пару метров, обнажая каменные плиты пола.
– Слушайте, – громко обращается Элоранарр. – Я не самый любимый сын Великого дракона, молитв моих даже он не слышит, куда уж мне дозваться чужого бога. Может, я на улице постою?
Это он так косвенно признаётся, что молился об избранной?
Арен зажимает запястье. Кажется, Элоранарр получает внушение, потому что произносит:
– Если настаиваете, могу и попросить, но сразу предупреждаю: если ничего не получится, я не виноват.
Мы так целую вечность препираться можем. В башне темно… Открываю дар Видящей: внутри ни проблеска магии. Первой заходит шаманка с подносом, а я ступаю за ней, Арен со мной, а за ним подтягиваются остальные. Пламя драконов наполняет зал, озаряя тёмную, застывшую в танцевальном па фигуру на постаменте.
Крылатая женщина с перепончатыми крыльями и копьём будто выточена из чёрного дерева. Крепкие мышцы поблескивают совершенными формами, глаза закрыты, уголки пухлых губ обращены вниз. Она не похожа на орков, хотя клыки у неё выпирают. На шее четырёхметровой гигантки молочным светом отливает ожерелье из лунных камней. На запястье когтистой руки – такой же браслет. На бедре – золотые ножны меча. Она в броне такой же тёмной, как кожа.
Сжавшиеся на плече пальцы Арена выводят меня из оцепенения: оказывается, я совсем близко подошла к статуе.
Смотреть на неё, даже дышать, тяжело, лёгкие будто не раскрываются, дыхание становится нижним, глубоким до головокружения. Сзади закашливается Риэль.
– На воздух! – Элоранарр оттаскивает её к раскрытым воротам.
Остальные остаются.
«Арен, ты не говорил, что их божество – женщина».
«Сам не знал: орки никогда не пускали сюда чужаков, не уверен даже, что всех своих пускали, потому что о Шааршем ничего неизвестно, изгнанники о боге всегда молчали. Шааршем и Шааршем, мы всегда думали, что это мужчина, эпитеты, по которым можно определить пол, не упоминались».
Ингар с грохотом падает на колени, ударяется лбом о камни и что-то бормочет, я улавливаю лишь отдельные «…прости… искупить… позволь…».
Шаманка опускает поднос со слепленной из земли едой под ноги богини, я повторяю за ней под чутким присмотром Арена. Статуя… странная. Может, дело в размере и невероятной работе мастера, но она впечатляет, как живая.
Все шесть подносов быстро оказываются на своих местах, шаманы укладывают рядом с ними расшитые бисером плащи, и мы дружно пятимся к выходу. Арен сначала не хочет наклонять голову, но когда я склоняюсь в почтительном поклоне, повторяет за мной.
Свои боги или чужие, настоящие или нет, но уважать надо хотя бы веру поклоняющихся им существ.
Выйдя на солнце и вдохнув горьковатый дым, снова всем телом ощущаю рёв барабанов. Ветер приносит аромат жарящегося на огне мяса, напоминающий о дружеских посиделках с шашлыком на Земле за мгновения до моего появления в это мире.
Сквозь гул барабанов доносится шум толпы, пение. Между малыми башнями мелькают цветные одеяния орков. Похоже, нас ждёт настоящее угощение.
Мы прибыли сюда предложить оркам в случае опасности покинуть Эёран, но теперь, увидев статую их богини, я почему-то уверена, что они не побегут: они слишком хотят вернуть благословение этой тёмной леди с ожерельем из лунных камней.
***
Мясо варёное, печёное, жаренное на углях, лепёшки, масло, сыры, вино из сквашенного молока хорнордов, какие-то жгучие коренья, кислые до ломоты в челюстях дольки неведомого красного фрукта – на низких столах этого навалом, бегают рядом зверьки вроде ласок, ловят косточки и утаскивают под столы, хрустят там.
Барабаны, бубны, трубы – первобытная ярость музыки пронизывает тело, призывает пуститься в дикий пляс, скакать возле огромных костров, взвивающих языки пламени на два-три метра вверх.
Суровые орки в набедренных повязках и головных уборах из перьев и женщины в расшитых бисером нарядах, звеня браслетами на руках и ногах, слаженно исполняют групповые танцы, больше похожие на выступление представителей восточных единоборств, решивших показать приёмы в пляске.
Всё кружится, двигается, полно ярких красок, неистового буйства, жизни. Меня распирает от переизбытка энергии. Может, среди орков затесался созидающий бард? Или сам безумный ритм заставляет кровь кипеть, а меня – льнуть к Арену, и он тоже льнёт ко мне, срывая поцелуи, прикармливая меня с рук, кусая за шею. Эрршам тоже распоясался – обнимает Диору, точно свою, что-то шепчет на ухо, прикусывает его, а она смеётся. Вильгетта, завалив Бальтара на подушки, целует его…
Вейра и даже скромница Сирин флиртуют с орками. Грустным выглядит лишь Элоранарр, закативший глаза к небу. Скрестившая ноги Риэль сидит в метре от него, ладонью выбивает по колену ритм, и глаза её странно блестят, щёки раскраснелись.
Так, стоп… что это такое? Мы же практически не пили, почему так… весело и жизнерадостно? Не пора ли убираться с этого странного праздника?
Оглядываю орков: они, после того, как торжественно сообщили нам о намерении умереть или пройти испытание Шааршем, веселятся. То ли как на поминках, то ли как на празднике…
Арен прикусывает мою шею. Миг – и я падаю на войлочные подушки, а ладонь Арена пробирается под жакет, миновав платок с браслетом, сжимает грудь… приятно. Голова кружится, так легко, хорошо. Арен наклоняется, над его плечом поблескивает рукоять двуручника.
Над его головой что-то проносится, задевает растрёпанные кудри и утыкается мне в грудь раньше губ Арена, он пытается ухватить… бумажный самолётик, но тот, сверкнув магическими печатями, уворачивается и ныряет в мою раскрытую ладонь.
Кто мог написать мне письмо? Зачем послал сюда?
Поцелуй Арена оплавляет разум, выметает эти вопросы… но самолётик неистово бьётся в ладонь, и я неохотно отодвигаю Арена, изумляясь тому, как легко это получается, как сильна моя рука. Арен хмуро потирает грудь.
