– Ты уверена, что не хочешь… поговорить?
– Валя… – она бросает короткий взгляд на императорскую чету и поправляется. – Валарион очнулся, этого достаточно, чтобы меня успокоить. Прямо сейчас поддержка не требуется.
– Но если что – зови, – похлопываю её по руке.
– Конечно. – Ника вновь склоняется в реверансе перед императором и, отступив на несколько шагов, разворачивается и направляется в сторону гостевого крыла.
В свете солнца серебряная вышивка на её платье кажется золотой, а в тени – серебристым морозным узором.
Она скрывается из вида, а Ланабет с императором так и стоят на месте, ждут меня. И правильно делают: не представляю, где находится оранжевая столовая.
– Я что, кажусь старым и немощным? – внезапно спрашивает император.
Вопрос вводит меня в ступор.
– Ты дракон в самом расцвете лет, – елейно уверяет Ланабет и взмахивает рукой. – Валерия, идём с нами, мы тоже направляемся в оранжевую столовую.
– Если я дракон в самом расцвете лет, почему под окнами моего дома какой-то оборотень песни распевает? – ворчит император. – Он что, совсем страх потерял?
– Уверена, Геринх не хотел вас обидеть, – придержав бархатный подол, быстро подхожу к ним. – Он просто при виде симпатичных девушек немного теряет голову.
– Он должен был сначала спросить моего разрешения!
– Геринх просто не хотел вас отвлекать от важных государственных дел.
– Пф! – император нервно передёргивает плечами. Тут же, будто извиняясь, поглаживает руку Ланабет на своём предплечье и направляется в соседний коридор. – Нет, ну до чего наглая молодёжь нынче пошла! Во времена моей юности офицеры ИСБ себе таких вольностей, как песнопения в императорском саду, не позволяли.
– Он из лучших побуждений, – я шагаю рядом с ними. – И у него не было иного выбора: понравившаяся ему девушка живёт здесь.
– В тюрьме от таких побуждений лечат.
От неожиданности отпускаю подол и останавливаюсь. Император серьёзно? Он что, действительно за эту серенаду посадит Геринха в тюрьму?
Но ведь не просто так здесь драконов боятся, нрав у них крутой.
– Не надо, пожалуйста, – молитвенно складываю ладони, и жемчужины на рукавах с тихим щелчком смыкаются на запястьях. – Геринх ещё молод, поэтому немного… э… импульсивен, он просто не подумал, что вас может оскорбить… – припомнив манеру Дегона считать студентов частью своих сокровищ, бодро выдаю: – Он не думал, что вас может оскорбить его искреннее восхищение девушкой, находящейся под вашим присмотром.
Император задирает бровь. Кажется, он к своим сокровищам обитателей дворца не относит.
Как же его отговорить от наказания Геринха?
По губам Ланабет проскальзывает улыбка. Над ладонью вспыхивают искорки магии, сливаются и перемещаются, выстраиваясь в надпись: «Не переживай, я всё улажу».
Как легко и естественно она это сделала. Если подумать, это отличный способ общения для Видящих без телепатических возможностей. Санаду точно так же мне писал… он ведь давно живёт, помнит времена, когда Видящих было больше, вот и знает о таком варианте.
– Простите, что так эмоционально реагирую, – опускаю сцепленные руки на живот и слегка улыбаюсь. – Просто Геринх действительно хороший парень, хотя и не учится на ошибках. И он спас мне жизнь.
Тяжко вздохнув, император направляется дальше. Я молча иду следом. Если Ланабет обещала, о Геринхе можно не волноваться.
Мысленно тянусь к Арену, но от него будто отталкивает резко-болезненной мыслью: «не сейчас!»
Оборачиваюсь, но в окне в конце коридора видно только часть нашей с Ареном круглой красно-чёрной башни, а чёрно-белая квадратная башня Элоранарра не видна совсем.
Что же там происходит?
Бежать проверять, всё ли в порядке, или довериться Арену?
– Валерия, что-то случилось? – мою остановку замечает Ланабет, а не император.
– Нет, – я всё же решаю довериться Арену, но к ощущениям прислушиваюсь, чтобы не пропустить, если вдруг ему станет плохо.
Пока единственное, что тревожит меня – стук моих каблуков. Ланабет, как и остальные Аранские, ходит бесшумно. Шелестят наши платья, то и дело раздражённо пофыркивает император. Похоже, он и впрямь сильно возмущён поступком Геринха.
Гвардейцы распахивают перед нами створки дверей с чеканным золотым узором, и я будто ныряю из ясного дня в час перед закатом. Оранжевая гостиная выполнена в оранжево-красной с фиолетовыми нюансами палитре. В панно – пейзажи с заходящим солнцем, на потолке – подёрнутое облачками закатное небо. Портьеры вверху фиолетовые, но книзу набирают насыщенный оранжевый цвет. Паркет выложен из тонких брусочков и почти похож на траву. Белая скатерть и серебряная посуда на столе тоже кажутся оранжевыми.
А где дедуля? Оглядываю комнату. Среди красно-оранжевого света он, объятый красноватыми сполохами своей магии, принарядившийся в багряный костюм, почти незаметен в углу комнаты. Но он смотрит на меня полными слёз глазами, и губы его дрожат.
– Лерусик, – сипловатый голос звенит. Подходя ко мне, дедуля раскрывает объятия. – Дракоша ты моя.
Он обнимает меня прямо у входа, не обращая внимания на императора и Ланабет. Обнимает крепко-крепко, так что я улавливаю исходящий от него пряный запах вина. Всхлип дедули звучит так неожиданно, что обмирает сердце.
Дедушка на моей памяти никогда не плакал. Сердце заходится, я крепко обнимаю его в ответ, и дедушка охает:
– Потише, ой, тише, ты же теперь дракон…
Поспешно отпускаю его. Дедуля потирает плечо, пытается делать вид, что всё нормально, но губы нервно дёргаются, а в глазах стоят слёзы.
– Сильна… ох, сильна ты теперь. Помни об этом, а то сломаешь что-нибудь от переизбытка чувств.
– Прости! – хочется вновь обнять его, но не решаюсь, бессильно взмахиваю руками. – Я больше не буду.
– Лерусик, – умилённо произносит дедуля и снова меня обнимает. Похлопывает по спине и отодвигается, оглядывает с ног до головы. – Как ты себя чувствуешь? Каково оно – быть драконом?
– Непривычно.
– Скоро привыкнешь… – дедуля скользит ладонями по моим щекам, плечам. Вздыхает. – Поверить не могу, что ты денея.
– В это многие ещё не до конца верят, – император отодвигает стул, помогая Ланабет устроиться во главе стола. Усадив её, сжимает маковки на высокой спинке. – Просто невероятно: денеи так давно не появлялись, что их… уже не ждали, и тут сразу две.
Но в его задумчивой речи радости нет, лишь какая-то печаль.
Я не успеваю толком обдумать эту мысль: взметается золотисто-огненный вихрь и оставляет на своём месте Арена. Злого Арена.
Хотя внешне это почти никак не проявляется, разве только стиснутыми кулаками и поджатыми губами, я понимаю, что беседа с Элоранарром прошла не самым лучшим образом. Возможно, Арен защищал моё право не выдавать Риэль.
