Дедуля и Вольдемир продолжают мериться взглядами.
– Ни твоя злость, ни моё раскаяние, не изменят прошлого, – произносит дедуля. – Произошедшего никак не отменить, нам остаётся только смириться с этим.
– Смириться с тем, что твоя безответственность дважды разрушила нашу жизнь? – почти шипит Вольдемир.
– Хватит, – просит Сильвана, вставая между ними.
– Мама, неужели ты не понимаешь, что все наши беды – из-за него! Сначала он поставил нас в бедственное положение, потом из-за его иномирной внучки Элида…
Резкий голос Ланабет прерывает его:
– Не сваливайте ответственность на других! За вашу дочь и её моральный облик отвечали только вы. Валерия перешла дорогу многим девушкам, но лишь некоторые из них были готовы на такие меры.
– Элида и её подруги просто не знали, кто она! – Вольдемир отталкивает жмущуюся к нему Меладу. – Они думали, что она просто какая-то безродная…
Арен крепче сжимает меня. Леденящая кровь улыбка скользит по губам Ланабет:
– Просто какая-то безродная иномирянка? Это вы хотели сказать, виконт?
Он бледнеет, но возразить не смеет. Надо же так пройтись сразу и по мне, и по ней.
Притягивая чашку, Ланабет снова улыбается:
– Вы счастливчик, Виконт. Вам повезло дважды: в том, что Валерия сидит сейчас на коленях Арена, и это его успокаивает, иначе, боюсь, без травм бы вы не остались. И в том, что здесь нет моего мужа. Его бы я так радикально не усмиряла, и вашему отцу, возможно, пришлось бы срочно вернуться на освободившееся место главы рода.
Цвет лица Сильваны становится в тон её пепельных кудряшек.
Ланабет отпивает чай и продолжает:
– Эмоции – это, конечно, бесценно, но в оскорбления скатываться не стоит. Это у людей родословная, законность отношений, деньги и земли ценятся, а у драконов иные приоритеты, и родословные избранных, а уж тем более денеи, для них не имеют никакого значения.
– И Леру задевать не надо, – на этот раз произносит дедушка. – Она к нашей ссоре отношения не имеет. Я не помнил, кто я, и мой сын родился в законном браке того мира, так же как и Лера. Об Эёране я не помнил ничего.
– Очень удобно, – язвит Вольдемир.
– Ужасно!
– А что ужасного, если ты нас даже не помнил? Гулял там, развлекался с какой-то шлюхой…
Кулак дедули молниеносно прилетает ему в челюсть. Отшатнувшийся Вольдемир растерянно щупает набухающий синяк, лицо его искажается гневом. Вольдемир налетает на дедушку, засаживая кулак ему в скулу, в ответ прилетает удар под дых, но Вольдемир бьёт деда под коленку, и оба валятся, мутузят друг друга кулаками. Сильвана кричит, я бросаюсь разнимать, но Арен впивается в меня мёртвой хваткой:
– Не трогай их!
– Ненавижу! Ненавижу тебя! – пыхтит Вольдемир, меся дедулю кулаками, а тот неожиданно хорошо прикрывается и даже отбивается. Припечатывает Вольдемира лбом по носу.
Покатившись по полу, они налетают на стул. Сильвана оттаскивает Меладу в сторону.
– Дедушка! – я силюсь вырваться из кольца рук, но Арен плотнее прижимает меня к себе.
– Дай им разобраться, – шепчет он.
Позади нас с Ареном вспыхивает золотое пламя.
– Арен, спасай, – рычит ему на ухо Элоранарр и всовывает что-то твёрдое между нами. – А у вас тут весело.
Вновь вспыхивает золотой огонь. Когда я оборачиваюсь, Элоранарра уже и след простыл, зато на пол соскальзывает несколько алых перьев с золотыми наконечниками. На одном рубинами выложено «Ф»… Фламиры? Судя по ощущениям, между нами с Ареном осталось ещё что-то из добычи Элоранарра.
– Ненавижу! Ненавижу тебя! Ты нас бросил! Сбежал! Трус! – взгромоздившись на живот дедушки, Вольдемир лупит его по закрывающим голову рукам, порой попадая в челюсть или скулу. – Ты нас бросил! Бросил! И не смей отрицать! Не смей это отрицать! Не смей! Не смей! Не смей!
Бросаюсь к ним, но Арен резко оттаскивает меня назад, перья сыплются на пол, я скалюсь, рычу.
Алые капли дедушкиной крови разлетаются в стороны, окропляют паркет. Запах крови пугает меня, но и пробуждает внутри кипение магии.
– Они сами разберутся, – повторяет Арен и накрывает мой рот ладонью. – Целители их восстановят.
– Хватит! – дедушка плотнее стискивает руки, но удары сыплются и сыплются на него.
– Ненавижу! – орёт Вольдемир, пот капает с его лба.
Потоки пламени ударяют его в лицо, он отшатывается. Дедушка сталкивает его с себя и откатывается в сторону, рассыпая огненные искры.
– Хватит! – С его губ капает кровь. – Я вас не бросал! Не заботился – да! Не ценил – да! Но не бросал!
– Ты знал, что путешествия в другие миры опасны! – Вольдемир кидается на него, и они вновь катятся по полу, мутузя друг друга. – Знал!
Пламя дедушки шумно выплёскивается в стороны, и Вольдемир опять отступает, утирает текущую с разбитой брови кровь. Подступает – но пламя отгоняет его.
Горько рассмеявшись, Вольдемир выдёргивает из-под смятого камзола платок и прикладывает к набухающей брови. У дедушки под глазом тоже набухает шишка, а губа сильно кровоточит.
Сильвана наконец отпускает Меладу, и та бросается к мужу, потом подбегает к своей упавшей на пол сумочке и вытаскивает из неё платок и бутылочку.
– У меня есть зелье, – нервно бормочет Мелада. – Мальчишки всегда ранятся, как хорошо, что я забыла её вытащить.
Вольдемир отмахивается от смазанного зельем платка в её руке, но Мелада решительно отводит его пальцы от раны и смазывает её, дует. Сильвана, покосившись на Ланабет и меня, всё ещё удерживаемую Ареном, подходит к дедушке. Опускается на колени. И как отвесит ему смачную пощёчину – у дедушки чуть голова не сворачивается. Звук шлепка ещё звенит в ушах, а Сильвана уже обхватывает голову дедушки и прижимает, окровавленную, к груди.
– Марджемир, – всхлипывает она, покачиваясь.
Наверняка дедуле больно, но вырваться он не пытается, наоборот – осторожно обнимает её. Вольдемир фыркает и морщится, щупает припухшую губу и нос.
Глава 17
Зелье Мелады, похоже, не слишком хорошее, бюджетный вариант: у Вольдемира, всего измазанного им, шишка над глазом не рассосалась, а под самим глазом набухает синяк. Губа не срослась, а лишь слегка схватилась, на горбинке носа ссадина, и костяшки все опухли и в корочках. У дедули и того хуже – он постоянно вынужден промокать губу салфеткой. Да и другие ссадины на лице выглядят ужасно.
Но Ланабет сказала «Теперь мы будем пить чай» таким тоном, что возразить было сложно, а на мою просьбу позвать целителя, покачала головой: «Иногда боль – лучший учитель».
И теперь мы вполне цивилизованно пьём чай. Сильвана даже пирожные ест с огромным удовольствием. Мелада ковырнула своё ложечкой лишь для приличия и то и дело украдкой поглядывает на меня.
