Но даже если примороженные, они наши союзники. И они единственные дракон с денеей, кроме нас с Ареном. А эту настороженность кто-то должен нарушить.
– Приходите к нам на ужин как-нибудь, – предлагаю я. – Или на обед. Для этого не обязательно брать с собой чайники.
Саран чуть прищуривается:
– Хорошо, как-нибудь заглянем. Но сначала надо обсудить с Эзалоном десант в Нарак: решающая битва может начаться в любой момент, я должен быть готов действовать сразу. И вы тоже готовьтесь: чем ближе цель, тем сильнее желание её заполучить, а демоны стремились к избавлению от Безымянного ужаса тысячелетиями, сейчас у них всё зудит от нетерпения.
Он кажется слишком хладнокровным, чтобы испытывать зуд нетерпения, но в интонации голоса проскальзывает намёк на знакомство с такими горячими ощущениями.
– А на обед или ужин мы вас всё же ждём, – уверяю я.
Арен обнимает меня за плечи:
– Понадобится помощь – зови.
– Непременно, – Саран, сжав ладонь Витории, первым протискивается в щель между скалами.
Её коса зажмуривается, задевает стенки лезвием.
Сухие ветки рассыпаются на угольные тлеющие цилиндрики, пламя захлёбывается в них, и темнота жадно отвоёвывает пещеру.
Протиснувшийся следом за Виторией Арен тянет меня за руку, и через минуту мы вчетвером оказываемся под звёздным небом.
Всё ещё немного настороженные, не вполне понимающие, что ожидать. Коса Витории всеми семью глазами рассматривает меня, и, чувствую, моё оружие изучает её не менее пристально.
Любопытство побеждает, и я спрашиваю:
– Витория, как ты смогла пробить щит Академии? Тогда ты не была денеей, откуда такая мощь?
Семь голубых глазищ вытаращиваются, и коса подпрыгивает в перевязи, вертится.
Витория закатывает глаза и поясняет:
– Свойство Семиглазки – абсорбировать в нас магию из окружающего мира и концентрировать для удара.
– То есть… – у меня в голове немного не укладывается, – она позволяет использовать не только твой собственный источник, но и магию окружающих?
– Есть определённые ограничения, – Витория пожимает плечом, – но в целом да. Основой моего оружия стала разновидность вестника, а поглощение магии – их свойство.
«Теперь понятно, почему она производит такое впечатление», – делится выводом Рассекающая. Чувствую, они с Пронзающим косу изучали, но до меня доносят лишь это короткое замечание.
Помедлив, Витория спрашивает:
– А твоё оружие что делает?
– Мм, стреляет и разрубает.
Кажется, это звучит немного глупо. Кошусь на Сарана. Он, кстати, явился на встречу без оружия. В знак добрых намерений?
– Мм, – Витория дёргает прядь волос. – Зато у тебя три оружия. Это круто.
Три… что-то маленький пистолет мне не досаждает, висит так незаметно, что я о нём забыла. С чего бы это?
– Мы к Эзалону, – Саран обхватывает Виторию за талию.
Их окутывает морозный вихрь, и через миг на припорошённых снегом камнях от них не остаётся и следа. Зато от нас с Ареном их полно: разогретый магией снег тает и стекает к тихо урчащему океану.
– Вот и поговорили, – задумчиво тяну я.
– Довольно неплохо, – Арен игриво пробегается пальцами по моей шее, между лопаток. – Ледяные драконы, как ты заметила, жёстче нас. В них более выражены звериные инстинкты, и сейчас, когда Эёран погибает, они должны чувствовать это острее, а такое чувство дружелюбия не добавляет. Впрочем, Саран… – Арен неопределённо покачивает головой.
– Но у вас вроде неплохие отношения. – Призадумываюсь: они не радовались встрече, в Академии подрались, и с человеческой точки зрения мало похожи даже на просто товарищей. – Вы дружите с детства? Или это просто временный вынужденный союз?
– Мы не должны дружить с детства, – Арен улыбается, – не забывай: детство драконы проводят дома из-за вспыльчивости и неконтролируемых оборотов. Но с Сараном мы познакомились раньше, чем для этого настал подходящий возраст, и это было совсем не официальное знакомство.
Поднимаю голову, заглядывая в задумчивое лицо Арена.
– И как так получилось?
– Я нашёл способ заблокировать метку и сбежал из дворца…
– Искать маму, – догадываюсь я.
Арен кивает:
– А Саран просто сбежал. Мы встретились у этой пещеры. Немного повздорили, – он по-доброму усмехается и поглаживает меня по спине. – Познакомились. И Саран вызвался мне помочь. Так что близко с жизнью Эёрана мы познакомились раньше, чем предписывают правила.
– И чем это закончилось? – прижимаюсь к Арену. – Долго вы так путешествовали?
– Две недели. Поверь, это невероятно большой срок для молодых драконов из разных семей.
Ага, помню, как Саран превратился в дракона от одного удара чайником по морде. Их потасовку с Ареном и ректором тоже долго не забуду, а ведь это они уже вроде взрослые и способные держать себя в лапах.
– Потом мы стали переписываться.
– Так, – отрываюсь от Арена. – В твоём рассказе не хватает большого такого куска длиной в две недели.
– Мы мало разговаривали, больше бродили вместе. Саран отличный охотник. Он дикий, опасный, но не злой, и сливался с толпой гораздо лучше меня, потому что это был не первый его побег. Мы почти добрались до вампирских кантонов, когда я… мм, немного не сдержался.
Представляю себе несдержанность пожароопасного дракона.
– Но в целом всё закончилось неплохо, – Арен поглаживает меня по голове. – Огонь потушили, правда, и меня после этого быстро нашли, а Саран, убедившись, что я в родственных руках, растворился среди существ. Судя по тому, как нескоро он ответил на письмо, он ещё погулял.
– Я совсем мало знаю его отца, короля Элемарра, но меня ничуть не удивляет желание Сарана держаться от него подальше.
И Витории сочувствую: таким родственником обзавелась проблемным.
– Лера, нам срочно надо возвращаться, – Арен обнимает меня, окутывает крыльями.
– Что случилось?
Вокруг рычит пламя, пробивающий пространство вихрь…
– Я совсем забыл: сегодня мы изображаем перевозку родового артефакта.
Нас всасывает в вихрь, трясёт, вытягивает по золотисто-огненной воронке, и сердце взвывает от ужаса, кровь вскипает в венах, мозг прожигает…
Телепорт вышвыривает нас на каменные плиты, в свет масляных ламп и чадящих факелов. И тут же мир содрогается, Эёран стонет, мечется в агонии от ударов рвущегося в него чудовища.
Нависший надо мной Арен взмахивает крыльями, поднимаясь и поднимая меня, обнимает.
Каменные плиты под нами снова вибрируют, мерзкий судорожный гул нарастает.
