Краем уха слышу перешептывания.
– Что случилось? – спрашивают подтянувшиеся на крики следователи у стоящих за моей спиной Люды с Ксенией.
– Кривощеков нажрался и в начальство бутылкой запулил, – отвечают те.
– Нифига себе!.. В смысле бутылкой? – охреневают слушатели.
– Выкинул из окна пустую бутылку, а она в начальство угодила.
– Во Саня попал!.. Ага, попал, так попал.
– А вы чего *** тут собрались? – окинул злобным взглядом столпившихся в коридоре сотрудников Шафиров. – А ну ка марш по рабочим местам ***?!
Всех как ветром сдуло. Слышались лишь удаляющиеся шаги и хлопки дверей. За моей спиной тоже раздался звук закрывающейся двери.
В коридоре, не считая начальства, один я остался.
– А тебе *** что отдельный приказ нужен? – наткнувшись на меня взглядом, рыкает Шафиров. Затем в его глазах мелькает узнавание и к гневу присоединяется заинтересованность. – Чапыра, кажется? Ты чего тут делаешь? – уже более спокойно и без мата спрашивает полковник.
– Здраствуйте, Валерий Муратович, – сдержанно улыбаюсь я ему и напоминаю. – Вы же сами меня в этот отдел направили.
– Направил, – кивает он, – Я *** спрашиваю, чего ты конкретно здесь делаешь? – он обвел взглядом близлежащее пространство.
– Так это мой кабинет, – я киваю на стоящего по стойке смирно Кривощекова. Располагающая улыбка не сходит с моего лица.
Шафиров пару раз моргает, проследив за моей пантомимой, поворачивается к Головачеву и начинает орать.
– Вы чего здесь совсем охренели? – на лице Шафирова ядреная смесь гнева, возмущения и обалдения. – Я вам лучшего выпускника отдал! А вы *** к нему алкаша прикрепили?! И чему *** он должен был, по-вашему, молодого сотрудника научить?! Водку жрать, да бутылки в окно швырять?! – полковник сбился от нехватки воздуха, вдохнул и продолжил. – Я *** вас спрашиваю, какого ***?!
– Виноват, – Головачев стоял на вытяжку, бледнел, гоняя желваки, но зама не заложил.
– Конечно виноват, – Шафиров обвел всех присутствующих взглядом и дополнил, – все *** виноваты, а служебная проверка выявит степень вины каждого. Я *** вам покажу как *** алкашей годами прикрывать!
Теперь уже все стояли на вытяжку, даже полковник Мохов.
– Так, этого от службы на время проверки отстранить, – мотнув головой в сторону Кривощекова, начал Шафиров давать конкретные указания, но сразу же сбился. – А оружие за ним закреплено? – полковник обвел всех тяжелым взглядом и по их реакции понял, что в своей догадке не ошибся. – Ну вы – дальше пошел отборный мат. – А если бы в нас не бутылка прилетела, а две пули?! – дальше снова мат. – Что вы молчите, полковник? – впился он взглядом в Мохова. Вы же там вместе со мной под огнем бы оказались, – Шафиров кивнул на окно.
– Виноват, – Мохов прикрыл глаза.
– Так, понятно. Пойдемте-ка, Семен Яковлевич, в ваш кабинет, побеседуем, – Шафиров развернулся и, не прощаясь, пошел в сторону лестницы, Мохов последовал за ним.
Когда полковники скрылись из виду все выдохнули.
– Я не кидал бутылку, – первым подал голос Кривощеков.
– Молчи уж, – махнул на него рукой Головачев, изобразив зверскую рожу.
– Чапыра, как это произошло? – спросил он меня.
– Не знаю, Илья Юрьевич, я в соседнем кабинете был, – я метнул взгляд к двери напротив. – Людмила Андреевна меня по делам инструктировала, что Дмитрий Олегович мне расписал.
– А Кривощеков что делал? – отмер Курбанов.
– Когда я выходил, он спал, – доложился я.
– Он спал! – вновь завелся Головачев. – Дима, какого ***?! Ты же *** клялся, что с Кривощековым проблем не будет! Головой *** мне за него ручался!
– Не понимаю, как так получилось, – единственное что нашелся сказать, бледный Левашов.
– Дима, – цедил сквозь зубы красный от злости Головачев, – Я же тебя просил устроить Чапыру нормально?! Так какого лешего ты его в кабинет к этому своему Кривощекову запихал?!
– Так куда я его посажу? – вскинулся Левашов. – Вы, Илья Юрьевич, сами ведь мне запретили освободить кабинет от вещдоков, – он дернул головой в сторону запертой четвертой двери в закутке.
– С собой бы посадил! – взревел Головачев. – И сам бы себе натаскал нового сотрудника! Я тебе, Дима, следователя выделил! А ты мне *** что в благодарность устроил?!
– А я говорил, что это плохо закончится, – вмешался Курбанов, впечатав злобный взгляд в Кривощекова, что так и продолжать стоять посреди кабинета. Весь хмель из него выбило, так что он даже не шатался, но судя по всему соображал еще с трудом.
– Да что уж теперь, – отмахнулся от зама Головачев.
– Илья Юрьевич, отдайте мне Чапыру. Я его к Панкееву определю. Тот опытный следователь и вообще не пьет, у него язва, – не сдавался Курбанов.
– А у меня что тогда вообще двое следователей останется? – возмутился Левашов.
– А тебе зачем больше? Ты их все-равно контролировать не можешь, – подколол коллегу Курбанов.
– Я же сказал, с Кривощековым вышла случайность, – вспылил Левашов.
– Случайность – это то, что твой Кривощеков никого не убил, – недобро усмехнулся Курбанов.
– Тихо! – рыкнул начальник. – Кривощеков, собирай свои вещи и пошли. Ты здесь больше не служишь. Время пока идет проверка дома проведешь.
– Илья Юрьевич, да не мог я бросить эту чертову бутылку! – чуть не рыдая, вскричал Кривощеков.
– Я все сказал!
Наконец вокруг всё стихло. Все ушли. Головачев с Курбанов в свое крыло. Кривощеков, собрав вещи, через отдел кадров поплелся домой, а Левашов проконтролировал его уход.
Я остался один в неубранном кабинете. Стоял у того злополучного окна и смотрел вдаль. Меня слегка потряхивало от содеянного. Кажется, я переборщил. Хотел лишь от Кривощекова избавиться, а подгадил всем. Теперь перед коллегами маячила служебная проверка, а за ней и дисциплинарные взыскания. А ведь ни Мохов, ни Головачев мне ничего плохого не сделали, и с Левашовым не все так однозначно. Как же мой принцип 'не жалеем тех, кто не пожалел нас'? Получается сам его себе определил, сам и нарушил. А может фиг с ними с этими принципами? Когда дело касается выживания становится не до сдерживающих факторов.
Я горько усмехнулся своим мыслям. Вот так все и бывает – там уступишь, тут отступишь и на выходе получаешь… не знаю кто в итоге получается.
Я помотал головой – какая-то фигня в голову лезет. Не до морализаторства мне сейчас. Вот выберусь отсюда, тогда сяду и все осмыслю, дам совести себя погрызть вволю, если она к тому времени не атрофируется.
Я усмехнулся и резко отвернулся от окна. Пробежал взглядом по бардаку, что остался в кабинете. Надо что-то со всем этим делать.
