– Да ее бывший. Профессор, – манерно проговорил Беннетт. Чтобы я живо представила себе, как он называл Джону за моей спиной.
– Пожалуй, мне пора, – сказала я.
Я потянулась за сумочкой, однако Беннетт схватил меня за запястье.
– Лив, пожалуйста, ты ведь только что пришла. – Он отпустил мою руку. – Прости, – добавил почти беззвучно, чтобы увидела только я.
– Я страшно устала, – сказала я. Очередная правда.
– Надо же, – проговорила Элиза, одновременно пытаясь убрать волосы в хвост. – У меня и мысли не возникло, что это твой бывший парень.
Она тогда еще у нас не работала. Никогда с ним не встречалась и уж точно не слышала о нем от меня.
– Да он и на бывшего парня-то не тянет, – отмахнулась я.
Что как бы и было частью проблемы. Джону вполне устраивали наши неопределенные отношения, пока я не набралась решимости и не порвала с ним. Я не ставила ему ультиматум. Мне просто надоело.
У него вечно находились отговорки.
«Мне не следует…»
«Что подумают люди…»
«Что скажут в аспирантуре…»
«Я должен заботиться о репутации…»
При этом он без проблем продолжал со мной встречаться. Причем все знали. И насколько мне было известно, в аспирантуре на это никак не реагировали. А что касается его репутации, то она, по-моему, ничуть не страдала от того, что он спал с аспиранткой. Чего нельзя было сказать о моей…
Возможно, Беннетт, сам того не понимая, попал в точку. Мне нравились мужчины постарше. Меня тянуло к тем, кто уже не пытался замаскировать свои комплексы идиотской бравадой. К тем, кто мог сказать: «Вот что мне нравится. Вот чего я от тебя жду. Вот что предлагаю взамен». С уверенностью, которая означала, что они уже знали и принимали себя такими, какие есть.
Наверное, Джону привлекало во мне как раз обратное.
Пиво почему-то потеряло вкус, стало каким-то водянистым.
– Ладно, вот это допиваю и иду спать.
Мой приятель облегченно оглядел бар.
– К слову о бывших, – сказал он, показывая на вход.
Он всегда так извинялся, делая маленькие уступки. Сообщая о себе какую-нибудь новую подробность, прекрасно сознавая, что давно пора было ею поделиться.
Я проследила за его взглядом. В дверях стояла длинноногая девушка в повседневном черном платье, по плечам струились светлые волосы. Она выглядела потрясающе. Я обалдела.
– Ни фига себе, – выдохнула Элиза, ткнув Беннетта в плечо. Тот не шелохнулся. Иногда, как сейчас, подруга промахивалась со своей непосредственностью.
– Почему я ничего о ней не знаю? – спросила я.
– Потому, – медленно начал он, – что ты никогда не спрашивала.
Должно быть, я заметно подскочила на месте, потому что он тут же поднял руки, как бы отказываясь от своих слов.
– Это было еще до тебя, Лив. Она работала в «Скорой» меньше года, ушла за месяц или два до твоего прихода. Мы встречались всего каких-то полгода.
Однако несколько лет спустя он все еще называл ее «своей бывшей» и для встречи с ней нуждался в подкреплении. Нехилые, видимо, были полгода.
– Как ее зовут? – спросила Элиза, не спуская глаз с девушки на другом конце бара.
Беннетт перевел взгляд с меня на Элизу и ответил:
– Кира.
Вот где моя ошибка. Мне следовало спросить раньше. Или хотя бы теперь. Наверное, мы никогда не обсуждали наши прошлые отношения из-за Джоны. Я избегала деликатной темы – ведь предполагалось, что это секрет.
Я считала, что достаточно знала о жизни Беннетта: не женат, пятый и младший ребенок в семье, вырос на юге Шарлотта, откуда уехал, по его словам, чтобы не быть в тени братьев и сестер. И еще что вне работы он преображался.
Все то, что лежало на поверхности. Ничего личного вроде: «Она тебя бросила? Ты по ней скучаешь? Ты сегодня с нами ради нее?»
Опасные вопросы. Если не хочешь, чтобы совали нос в твое прошлое, держись подальше от чужого.
– Она здесь надолго? – спросила я.
Беннетт помотал головой, не спуская с девушки глаз.
– Приехала навестить бывших соседок по комнате. Выходит замуж, хочет попросить их быть подружками невесты.
И тут я услышала в его голосе боль. Поняла, что она для него значила.
Я почувствовала себя нагромождением изъянов, как перед этим в кабинете доктора Кела. Ясно, почему Беннетт мной не интересовался. Ясно как день.
Он расстался с ней буквально перед моим поступлением. О них наверняка ходили слухи – я хорошо знала атмосферу в больнице. Приятного мало. Должно быть, Беннетт тяготел к новым лицам, для которых он не был частью пары, кому не пришлось бы выбирать сторону. Тут-то я и подвернулась – дружба по расчету.
Он поерзал на стуле, его колени коснулись моих.
– Лучше пойти поздороваться – или сделать вид, что не заметил?
– Лучше пойти поздороваться, – ответила я.
Отхлебнула слишком много, проглотила слишком быстро, пиво встало мне поперек горла.
Беннетт чуть улыбнулся, взял свое пиво и пошел, даже не оглянувшись. Кира заулыбалась ему и приобняла одной рукой. Ее друзья расступились, и он шагнул в их круг. И больше оттуда не вышел. Начал болтать, смеяться. Прекрасно изображая радость, если она и вправду причинила ему боль.
Я повернулась к Элизе, которая что-то нашептывала Тревору, перегнувшись через стойку. Он смеялся и мотал головой. Потом взял ее руку и, продолжая улыбаться, написал ей что-то на ладони.
За спиной хохотали. Заиграла музыка, я перестала слышать собственные мысли. Рядом кто-то курил или только что вошел снаружи, и от него несло куревом.
– Я, пожалуй, пойду, – почти прокричала я, наклоняясь к Элизе.
Та посмотрела на меня долгим взглядом, нахмурилась.
– Что-то не так?
– Неважно себя чувствую.
Я оставила на стойке наличные, с лихвой покрывавшие мою выпивку.
Все было не так. Свет, звук, ставшее вдруг кислым пиво. Мне не терпелось уйти, происходящее застало меня врасплох. Элиза посмотрела на Тревора, потом на меня, не зная, как ей поступить.
– Да оставайся. Просто мне лучше пойти домой.
– Завтра созвонимся?
Разобрать ее слова можно было только по губам. Она едва коснулась моего запястья, но прикосновение обожгло, и мне пришлось сдержаться, чтобы резко не отдернуть руку.
Я поставила машину на газоне, так как на стоянке места не было. Стоянка и прилегающие улицы хорошо освещались. Когда же на развилке я свернула от центра, меня окружила темнота, и стал проступать старый город. Кривые улицы со стертым и потрескавшимся асфальтом; давно заброшенная заправочная станция, полностью заросшая травой, из которой торчала, как зомби, единственная колонка – классическая сцена апокалипсиса.
