– Угу, – едва отреагировал Эндрю, что было вовсе для него не характерно. Затем, словно спохватившись, добавил:
– Что до меня – я за!
Однако голова его была занята отнюдь не идеалистическими порывами жены. У него хватало своих проблем.
Причиной его тревоги был доктор Ноа Таунсенд, всеми уважаемый главный врач больницы «Сент-Беде». Эндрю стало известно нечто такое, мало сказать неприятное – отвратительное, что вообще ставило под сомнение право его старшего коллеги заниматься медициной. Доктор Таунсенд был наркоманом!
Многие годы Ноа Таунсенд, а ему сейчас было около шестидесяти, мог считаться образцом опытного, компетентного врача. С неизменным вниманием относился он к больным независимо от того, были ли они богаты или бедны. Он обладал в высшей степени респектабельной внешностью. Обращался он с людьми мягко, держался с достоинством. В итоге доктор Таунсенд имел солидную практику, пользовался любовью и привязанностью пациентов, на что действительно имелись все основания. Считалось, что Таунсенд обладает исключительными способностями диагноста. Его жена, Хилда, как-то заметила в разговоре с Эндрю:
– Я стояла рядом с Ноа на одной вечеринке, когда он взглянул на совершенно незнакомого мужчину в другом конце комнаты и тихо мне сказал: «Этот человек очень болен, но он этого не знает» – или в другой раз: «Смотри-ка, вот та женщина – не знаю, как ее зовут, – ей осталось жить не более полугода». И он всегда оказывался прав. Всегда!
Безгранично верили в способности доктора Таунсенда и его пациенты. Некоторые рассказывали анекдоты о его безошибочных диагнозах, благодаря чему его нарекли «врачом-провидцем». А один больной даже привез ему в подарок из Африки маску тамошнего знахаря, которую Таунсенд с гордостью повесил на стене у себя в кабинете.
Эндрю также с почтением относился к способностям своего маститого коллеги. Между ними установилась взаимная прочная симпатия.
Эндрю уважал Таунсенда и за то, что последний был неизменно в курсе новейших достижений медицины, постоянно читал специальную литературу, чем выгодно отличался от многих врачей своего поколения. Все это, однако, не помешало Эндрю заметить: в последние месяцы Таунсенд как-то странно рассеян. Временами его речь становилась невнятной. А потом, в начале года, произошли два инцидента, когда доктор Таунсенд вообще срывался – был груб и резок. Такое сочетание симптомов заставило Эндрю встревожиться, хотя он и пытался убедить себя, что всему виной постоянное напряжение и усталость. Надо сказать, что они оба работали с полной нагрузкой – поток больных не прекращался.
Но однажды в ноябре смутные подозрения Эндрю уступили место твердой убежденности.
Все случилось, когда Эндрю зашел к Таунсенду обсудить график их выходных: они работали посменно, подменяя друг друга. Эндрю вошел в кабинет Таунсенда, когда тот его не ждал. Таунсенд стоял спиной к двери, но от неожиданности резко повернулся, забыв второпях зажать то, что держал на ладони, – целую пригоршню таблеток и капсул. Но даже и тогда Эндрю мог ничего не заподозрить, если бы не поведение его старшего коллеги. Таунсенд покраснел от смущения, но, явно бравируя, закинул всю пригоршню в рот и запил стаканом воды.
Эндрю не мог прийти в себя от ужаса: надо же, целый коктейль из таблеток – штук пятнадцать, не меньше. И с какой легкостью он все это проглотил!
– Кажется, меня поймали с поличным. – Таунсенд попытался обратить все в шутку. – А я-то только было раскочегарил печку. Ну что же, признаюсь, время от времени я этим балуюсь. Чертовски устаю последнее время… Но что до работы, тут уж будьте покойны!.. Да, мой мальчик, я ведь старый костоправ – рука набита что надо! Нипочем не дрогнет. Нипочем! – Таунсенд рассмеялся, но смех звучал фальшиво. – Так что, Эндрю, не волнуйтесь! Я знаю, где и когда нажать на тормоза!
Вся эта тирада мало в чем убедила Эндрю. Еще менее убеждала несвязная речь. Все это наводило на мысль о том, что порция таблеток, только что проглоченных Таунсендом, была не первой в тот день.
Не надо было быть специалистом в области наркологии, чтобы понять: подобная смесь стимуляторов и транквилизаторов должна была действовать как любой наркотик, продаваемый на улице из-под полы, и быть не менее разрушительной и опасной. Да и сама доза показывала, что человек, ее принимающий, уже безнадежно погряз в болоте наркомании.
Что же теперь делать? Эндрю решил прежде всего разузнать более подробно о подобных случаях.
В последующие две недели все свое свободное время он проводил в библиотеках в поисках соответствующей справочной литературы. Библиотека у них в больнице «Сент-Беде» была довольно скромная, но Эндрю знал, что есть другая, в Ньюарке. И в той, и в другой имелись материалы о врачах-наркоманах, и чем более он изучил эти документы, тем более убеждался, что наркомания широко распространилась среди врачей. Согласно оценкам Американской медицинской ассоциации, примерно пять процентов всех врачей имели квалификационный уровень «ниже среднего» вследствие наркомании, алкоголизма и прочих подобных причин. Если уж АМА приводит такие цифры, решил Эндрю, то в действительности они должны быть еще выше. Все, с кем он советовался по этому поводу, придерживались такого же мнения: одни называли десять процентов, кое-кто даже пятнадцать.
Эндрю неотступно преследовал один и тот же вопрос: как же быть с больными Ноа Таунсенда, которые одновременно были и пациентами самого Эндрю? Ведь они практиковали совместно, зачастую подменяя друг друга! Не угрожает ли теперь опасность больным? Пока вроде бы Таунсенд не допускал врачебных ошибок. Но ведь может случиться, что под влиянием наркотиков он поставит неверный диагноз, не сумеет различить важный симптом болезни? У главного врача больницы «Сент-Беде» колоссальная ответственность!
Чем глубже погружался Эндрю в раздумья, тем больше перед ним вставало вопросов и тем труднее было найти на них ответы. В конце концов он признался во всем Селии.
– О Боже! – только и могла шепотом вымолвить она, когда Эндрю кончил свой рассказ. – Боже праведный!
– Понимаешь теперь, почему в последнее время я ходил как в воду опущенный?
Селия подошла к Эндрю и, крепко обняв его, прижалась щекой к щеке.
– Бедный мой, любимый Эндрю. До чего же тяжело тебе пришлось. А я даже и не подозревала. Мне так тебя жаль!
– Да что я! Жалеть надо Ноа.
– Его мне тоже жаль. Очень жаль. Но, Эндрю, ведь я все-таки женщина, и ты для меня дороже всех на свете. Я не могу, не хочу допустить, чтобы ты и дальше так мучился.
– Тогда посоветуй, что делать?
– Эндрю, ты не можешь хранить все это в тайне. Ты просто обязан рассказать кому-нибудь обо всем – не только мне одной.
– Кому, например?
– Разве тебе самому не ясно? Кому-нибудь из начальства, кто в состоянии принять какие-то меры, чтобы помочь Ноа.
– Но, Селия, я ведь так не могу! Стоит мне слово сказать, как тут же пойдут разговоры. Ноа будет опозорен. Его уволят с места главного врача, да и вообще он может лишиться права на врачебную практику, что будет означать для него полный крах. Нет, на это пойти я не могу, решительно не могу.
