– Идёмте. Скорей.
Тим взял мачеху за руку и дёрнул за собой в сторону.
– У меня не было возможности поговорить с вами наедине в Девонсайде, – говорил он, широко шагая.
– И поэтому вы выбрали толпу?
– Почему вы не надели шляпку с маками?
– Так вы для этого меня ведёте неизвестно куда? Чтобы спросить о шляпке?
– Я битый час их высматривал в толпе. Ненавижу маки... Оказалось, не зря.
– Тимоти, остановитесь.
– Дойдём до того шатра – остановлюсь.
– Нет, сейчас.
Малеста выдернула руку из тисков Тима и замерла на месте. Две старушки-сплетницы, недовольные тем, что гусиного паштета с гренками вынесли меньше, чем в прошлом году, с удовольствием переключились на занимательное, по их мнению, представление, которое разыгрывалось вдалеке от всех, под тенистым деревом, где-то между шатром, в котором планировали накрывать столы к послеобеденному чаю, и загоном для лошадей. Скачки и члены королевской семьи, должные вот-вот предстать перед собравшимися и открыть первый забег, тоже были тем старушкам интересны. Но более всего им нравилось наблюдать за делами сердечными, нюх на которые был за милю, а разговоров затем хватало на целый год.
– Что это за юноша? – прошамкала почти беззубым ртом та пожилая дама, которую за глаза прозвали каланчой, столь высокого роста она была. – Он так горяч. Напоминает мне скакуна под пятым номером. Тот тоже вечно бьет копытом о землю и фыркает так страстно, что из ноздрей валит пар. Я поставила на него пять фунтов. Он должен прийти к финишу первым.
– Юноша мне не знаком, но дама в голубом – Малеста Андервуд, – отвечала приятельница «каланчи», широкоплечая леди, чьи жизненные интересы сводились к крикету и нюхательному табаку. Табакерка была всегда при ней и даже на скачках не выпускалась из рук.
– Уж не банкир ли её супруг?
– Мы с ним никогда не были представлены друг другу, но я слышала, что деньги он считает профессионально.
«Каланча» всплеснула руками.
– Это ж надо! Такой молодой и уже известный банкир! Как быстро современная молодёжь строит себе карьеру!
– Что ты несёшь? – проворчала пахнущая табаком подруга. – Какой из этого юнца банкир? Он максимум бумажки в конторе из одной стопки в другую перекладывает. Не дорос он до банкира. Лысину не заимел, пенсне в кармане не держит... Даже цветок в петлицу и тот не воткнул!
– Тогда эти двое ведут себя по меньшей мере странно. Тебе не кажется, что расстояние между ними слишком мало, чтобы считаться допустимым? И он берёт её за руку!
– Но, замечу, не снимает перчатку.
– Какая разница? Он коснулся её локтя, а не ладони. В жизни не видела ничего более постыдного!
– Если это не лорд Андервуд, то кто? Сыном он ей тоже быть не может. Она так свежа лицом!
– Да какой сын будет так откровенно вести себя с матерью?!
– Откровенно?
– Глянь на него внимательней. Он же едва дышит. А она...
– Она ведёт себя спокойно.
– Я не то хотела сказать.
– А что же?
– Она позволяет ему собой восхищаться и в то же время не даёт перейти черту. Играет им. Дурит красивого мальчишку. И куда смотрят его родители?
– Надо узнать, кто они, и предупредить его отца. Не дело это – бегать собачонкой за замужней женщиной. И хорошо бы заодно намекнуть её мужу. Пусть приструнит жёнушку.
– Та права, дорогая. А то времена пошли... Спокойно в театре не посидишь. Свет гаснет – и начинается.
– А что начинается? – поинтересовалась любительница табака.
– Была я прошлым месяцем в Лондоне. Что показывали – не помню. Я весь вечер смотрела другую пьесу. Как только потушили свет, молодой мужчина в соседней ложе тут же положил руку поверх руки девицы лет шестнадцати и сидел так весь акт до перерыва. Они разняли руки лишь тогда, когда опустили занавес. Как тебе?
– Какая стыдоба!
– И последнее время такое направо и налево случается. В театре, в опере, на торжественном приёме или благотворительном обеде. Теперь вот до скачек добрались. Кстати, о скачках. Там случаем не экипаж принца Альфреда промелькнул? Герб показался мне знакомым.
Собеседница «каланчи» прищурилась.
– Он самый.
– Так что же мы тут стоим и на распущенность любуемся? Надо срочно протиснуться в первую линию. Если принц обратит на нас внимание, то нас могут пригласить в королевскую ложу, а уж там паштета всяко будет больше, чем здесь накрыли. И разврата не будет.
– Про разврат это ты в точку, – поддакнула «табакерка», в душе искренне жалея, что придётся снова вариться в месиве из шума и жеманных манер. Наблюдать за укрывшейся в тени дерева парочкой было куда интереснее, особенно если те были не мужем и женой, а любовниками, как полагали старые сплетницы.
Листва шелестела на ветру, и Малеста схватилась рукой за шляпку, чтобы не дать той слететь. А заодно поёжилась, потому что, хоть день был и по-летнему очаровательным, стоять в прохладной тени было некомфортно, тем более и рукава на платье были как назло коротковаты, и вырез на груди и со спины больше положенного замужним дамам. На таком платье настоял Джейкоб. Сказал, что по-монашески следует одеваться только в церковь; скачки же – мероприятие светское, и всё здесь должно блистать и вызывать бурный аппетит и неслыханную щедрость как в отношении ставок на участвующих в забеге лошадей, так и в отношении благотворительного фонда, пополнить который Джейкоб намеревался в этот день всенепременно.
– Мы здесь уже слишком долго, – вымолвила леди Андервуд. – Ваш отец может нас хватиться, а вы до сих пор не объяснили мне, какого чёрта вы вытворяете!
– Помолчите, – взмолился Тим и приложил пальцы к вискам. Те беспощадно пульсировали, и голова у Тима раскалывалась так, словно её перепутали с наковальней и шарахнули по ней молотом. – Я не знаю, с чего начать. Мои мысли все перепутались, лезут друг на друга, пихаются... Господи, сколько всего, оказывается, я хочу вам сказать!
– Тогда начните с чего-нибудь, иначе я озябну и заболею. Я легко простужаюсь.
– Пока я жив, вы больше не будете болеть, – взволнованно произнёс Тим и рывком стянул с себя фрак. – Вот. Так будет теплее. Теплее же?
Тепло было, даже слишком, но и слишком было позволять Тиму переходить границы, особенно находясь на официальном мероприятии.
– Снимите. Нас могут увидеть.
– Никто нас не увидит, – шептал Тим. – Слышали трубы? Это возвестили о прибытии королевской семьи. В такую минуту только сумасшедший решится повернуть голову в обратную сторону.
– Тогда и нам следует поторопиться. Джейкоб не простит мне, если меня не будет рядом.
– Скажите честно, вы его боитесь? Боитесь моего отца?
