По пути к себе он не встретил никого из подчинённых. Тем лучше: обратись сейчас к нему кто-нибудь с вопросом, он мог бы ответить резкостью. Войдя в свой кабинет, он сбросил пальто прямо на пол. И закурил сигарету. Вкус у неё был какой-то горький, и он тут же её загасил. Шагнув к столу, он почувствовал, как снова — ещё сильнее, чем прежде, — заныла нога.
Было время — как давно, казалось, это, было, — когда в такие вот вечера, если больная нога начинала его беспокоить, он отправлялся домой, и Синди укладывала его в постель. Сначала он принимал горячую ванну, потом ложился ничком на кровать, и она массировала ему спину и шею холодными крепкими пальцами, пока боль не утихала. Сейчас трудно даже представить себе, чтобы Синди стала этим заниматься, а если и стала бы, едва ли бы это теперь ему помогло. Когда нарушается связь между людьми, она нарушается во всём — не только в том, что люди перестают друг друга понимать.
Сев за стол, Мел опустил голову на руки.
И вдруг, совсем как раньше, на поле, его пронзила дрожь. В эту минуту в тишине кабинета зазвонил телефон. Мел не сразу снял трубку. Звонок продолжал трещать; неожиданно Мел понял, что это звонит красный телефон, который стоит на столике рядом с его письменным столом, — телефон особого назначения. В два прыжка он подскочил к нему.
— Бейкерсфелд слушает.
Он услышал какое-то позвякиванье и шумы на линии: его подключали к нужному номеру.
— Говорит КДП, — услышал он голос руководителя полётов. — У нас в воздухе ЧП третьей категории.
9
Кейз Бейкерсфелд, брат Мела, уже отработал треть своей восьмичасовой смены в радарной КДП.
В радарной буран тяжело сказывался на людях, хотя они и не ощущали его. Стороннему наблюдателю, подумал Кейз, не понимающему, о чём говорят все эти экраны, могло казаться, что буран, бушующий за стеклянными стенами диспетчерской, на самом деле разыгрался за тысячи миль отсюда.
Радарная находилась в башне, этажом ниже застеклённого помещения — так называемой «будки», — откуда руководитель полётов давал указания о передвижении самолётов на земле, их взлётах и посадках. Власть тех, кто сидел в радарной, простиралась за пределы аэропорта: они отвечали за самолёт в воздухе, после того как он выходил из-под опеки местных наземных диспетчеров или ближайшего регионального КДП. Региональные КДП, обычно отстоящие на многие мили от аэропорта, ведут наблюдение за основными авиатрассами и самолётами, следующими по ним.
В противоположность верхней части башни радарная не имела окон. Днём и ночью в международном аэропорту Линкольна десять диспетчеров и старших по группе работали в вечной полутьме, при тусклом лунном свете экранов. Все четыре стены вокруг них были заняты всякого рода оборудованием — экранами, контрольными приборами, панелями радиосвязи. Обычно диспетчеры работали в одних рубашках, поскольку температура зимой и летом была здесь — чтобы не портилось капризное электронное оборудование — около двадцати восьми градусов.
В радарной принято держаться и говорить спокойно. Однако под этим внешним спокойствием таится непрестанное напряжение. Сейчас это напряжение было сильнее обычного из-за бурана — оно особенно возросло за последние несколько минут. Впечатление было такое, точно кто-то до предела натянул и так уже натянутую струну.
Напряжение усилил появившийся на экране сигнал, в ответ на который в диспетчерской сразу замигал красный огонёк и загудел зуммер. Зуммер умолк, но огонёк продолжал мигать. На полутёмном экране вдруг возникла так называемая «двуглавка», похожая на дрожащую зелёную гвоздику: она оповещала о том, что где-то самолёт терпит бедствие. Это был военный самолёт КС-135; находясь высоко над аэропортом, он попал в шторм и запрашивал о срочной посадке. У экрана, на плоском лице которого возник сигнал бедствия, работал Кейз Бейкерсфелд; к нему тотчас подключился старший по группе. Оба стали срочно давать указания соответствующим диспетчерам — по внутреннему телефону и другим самолётам — по радио.
Руководитель полётов на верхнем этаже был немедленно поставлен в известность о сигнале бедствия. Он, в свою очередь, объявил ЧП третьей категории и оповестил об этом все наземные службы аэропорта.
Экран, на котором сосредоточилось сейчас всеобщее внимание, представлял собой стеклянный круг величиной с велосипедное колесо, горизонтально вмонтированный в крышку консоли. Стекло было тёмно-зелёное, и на нём загоралась ярко-зелёная точка, лишь только какой-нибудь самолёт появлялся в воздухе в радиусе сорока миль. По мере продвижения самолёта передвигается и точка. У каждой точки ставится маленький отметчик из пластмассы. В обиходе отметчики эти называют «козявками», и диспетчеры передвигают их рукой, следуя за продвижением самолёта и изменением его положения на экране. Лишь только в поле наблюдения появляется новый самолёт, он тут же оповещает о себе по радио и соответственно получает своего отметчика. Новые радарные системы сами передвигают «козявок» — на радарном экране появляется соответствующая буква и указание высоты, на которой идёт самолёт. Однако новые системы ещё не были широко внедрены и, как всё новое, имели недостатки, требовавшие устранения.
В этот вечер на экране было необычно много самолётов, и кто-то даже заметил, что зелёные точки плодятся с быстротою муравьёв.
Кейз сидел на сером стальном стуле у самого экрана, низко пригнув к нему длинное тощее тело. В его позе чувствовалось предельное напряжение: ноги так крепко обхватили ножки стула, что, казалось, приросли к нему. В зеленоватом отблеске экрана его глубоко запавшие глаза были как два чёрных провала. Всякого, кто хорошо знал Кейза, но не видел его этак с год, поразила бы происшедшая в нём перемена — изменилось всё: и внешность, и манера держаться. От прежней мягкости, добродушия, непринуждённости не осталось и следа. Кейз был на шесть лет моложе своего брата Мела, но теперь выглядел много старше.
Его коллеги, работавшие с ним в радарной, разумеется, заметили эту перемену. Знали они и её причину и искренне сочувствовали Кейзу. Однако их работа требовала точности. Вот почему главный диспетчер Уэйн Тевис так пристально наблюдал за Кейзом и видел, как нарастает в нём напряжение. Худой длинный техасец с медлительной, певучей речью, Тевис сидел в центре радарной на высоком табурете и через плечи диспетчеров, работавших каждый у своего экрана, наблюдал за происходящим. Тевис сам приделал к своему табурету ролики и время от времени разъезжал на нём по радарной точно на лошади, отталкиваясь от пола каблуками сшитых на заказ техасских сапог.
Ещё час назад Уэйн Тевис обратил внимание на Кейза и с тех пор не выпускал его из поля зрения. Тевису хотелось быть наготове на случай, если придётся срочно заменить Кейза, а инстинкт подсказывал ему, что такая необходимость может возникнуть.
Главный диспетчер был человек добрый, хотя и вспыльчивый. Он понимал, как может подействовать на Кейза такая замена, и ему очень не хотелось к этому прибегать. Но если будет надо, он это сделает.
Не сводя глаз с экрана, находившегося перед Кейзом, Тевис неторопливо протянул:
