Пока на борт загружают еду и напитки, идёт проверка и других припасов. А на самолёте должно быть несколько сот разных предметов, начиная с детских пелёнок, одеял, подушек, гигиенических пакетов и кончая Библией. Всё это выдаётся без возврата. По окончании полёта компания не производит инвентаризации; ни одного пассажира, выходящего из самолёта со свёртком в руке, не остановят: если для нового рейса чего-то будет не хватать, запасы просто пополнят — и всё.
Самолёту дают также комплекты газет и журналов. В полёте всегда можно получить газету — за одним исключением. Служащие «Транс-Америки» обязаны следовать твёрдо установленному правилу: если на первой странице описана воздушная катастрофа, газета на борт не поступает и все номера её выбрасываются. Этого правила придерживаются и многие другие авиакомпании.
Однако сегодня на борту самолёта, вылетавшего рейсом два, было полно газет. Главным событием дня был трёхдневный буран, разразившийся над Средним Западом, и его последствия.
В аэропорту началась регистрация пассажиров, и на борт стал поступать багаж. Сданный пассажиром чемодан по системе транспортёрных лент переправляется от регистрационной стойки в помещение, находящееся глубоко под выходными воротами, которое грузчики из багажного отделения называют между собой «львиной клеткой». Это название объясняется тем (во всяком случае, так утверждают люди, работающие в багажном отделении, после нескольких рюмок вина), что только храбрые или наивные способны сдать то, что им дорого, в багаж. Случается, что чемоданы — как это явствует из показаний их глубоко расстроенных обладателей, — раз попав в «львиную клетку», исчезают навсегда.
В «львиной клетке» за поступлением каждого чемодана наблюдает дежурный. Взглянув на прикреплённый к ручке ярлык с указанием места назначения, он нажимает на соответствующую кнопку, и автоматический рычаг хватает чемодан и ставит его на платформу рядом с другим багажом, отправляемым тем же рейсом. Затем команда, обслуживающая багажное отделение, переправляет весь багаж на самолёт.
Система отлично продумана, и всё идёт хорошо — если она работает без сбоя. К сожалению, часто бывает наоборот.
С багажом — этого не отрицает ни одна авиакомпания — дело обстоит хуже всего. В эпоху, когда человеческий гений мог создать капсулу величиной с лодку и послать её в межпланетное пространство, ни один из пассажиров, летящих из одного города в другой, не может быть уверен в том, что его багаж прибудет одновременно с ним, да и вообще благополучно доберётся до Пайн-Блафа, штат Арканзас, или Миннеаполиса-Сент-Пола. Поразительное количество багажа — по крайней мере, один чемодан из каждой сотни — улетает не по адресу, или задерживается в пути, или теряется вообще. Чиновники в аэропортах лишь горестно разводят руками — просто непостижимо, отчего такая путаница с багажом. Специалисты периодически изучают систему регистрации багажа, применяемую компаниями, и периодически улучшают её. Однако никто ещё не додумался до такой системы, которая была бы безупречна или хотя бы близка к безупречности. В результате во всех авиакомпаниях — в каждом крупном аэропорту — есть люди, которые занимаются только розысками пропавшего багажа. И надо сказать, что эти люди редко сидят без дела.
Многоопытный дошлый пассажир всегда старается проверить, правильно ли указано место назначения на бирке, которую прикрепил к его чемодану при регистрации агент компании или носильщик. Очень часто на бирках бывает указан не тот город. Бирки прикрепляются с поразительной быстротой. Но если даже с биркой всё в порядке, у пассажира возникает ощущение лотереи, когда его чемодан исчезает из поля зрения, — в эту минуту он может лишь надеяться, что когда-нибудь где-нибудь снова увидит свой чемодан.
Как раз сегодня в международном аэропорту имени Линкольна — хотя никто ещё этого не знал — с багажом рейса два уже не всё обстояло благополучно. Два чемодана, которые должны были лететь в Рим, в этот самый момент грузили на борт самолёта, улетавшего в Милуоки.
А в самолёт, вылетавший рейсом два, непрерывным потоком шёл груз — так же как и почта. Почты было девять тысяч фунтов; разноцветные нейлоновые мешки летели в итальянские города — Милан, Палермо, Ватикан, Пизу, Неаполь, Рим; другие — в места более отдалённые, названия которых словно сошли со страниц дневника Марко Поло, — Занзибар, Хартум, Момбаса, Иерусалим, Афины, Родос, Калькутта…
Чем больше почты, тем выгоднее это было для «Транс-Америки». По радио как раз объявили, что вылет самолёта компании «Бритиш Оверсиз Эйруэйз», который должен был подняться в воздух сразу после самолёта «Транс-Америки», задерживается на три часа. Инспектор, отвечавший за погрузку почты и непрерывно следивший за графиком вылета, тут же приказал перебросить почту с самолёта британской авиакомпании на самолёт «Транс-Америки». Это, естественно, не понравится британской компании, поскольку перевозка почты чрезвычайно выгодна и за неё идёт большая драка. Все авиакомпании имеют своих представителей в почтовом отделении аэропорта, которые обязаны наблюдать за потоком почты и добиваться того, чтобы «справедливая доля её» — а то и большая — попадала на самолёты данной компании. У почтовиков среди представителей компаний есть свои фавориты, и они следят за тем, чтобы дела у фаворитов шли хорошо. Но если вылет какого-нибудь самолёта задерживается, тут уж дружба не в счёт. В таких случаях в силу вступает непреложное правило: почту отправляют вне очереди ближайшим самолётом.
В аэровокзале, в нескольких стах футах от «боинга-707», вылетавшего рейсом два, находилась диспетчерская «Транс-Америки». В помещении было шумно, между столами сновали люди, звонили телефоны, стрекотали телетайпы, светились экраны телевизоров. Те, кто работал здесь, отвечали за подготовку к полёту рейса два и всех других рейсов «Транс-Америки». Сегодня, когда все графики были сбиты из-за бурана, здесь стоял кромешный ад — так в голливудских фильмах изображают редакцию какой-нибудь газеты в старые времена.
В углу помещался стол диспетчера по загрузке, заваленный грудами бумаг. За ним сидел молодой мужчина с бородой и с немыслимой фамилией Фермпхут. В свободное от работы время Фермпхут занимался абстрактной живописью: свои последние шедевры он создавал, выливая краску из банок прямо на холст и потом катался по нему на детском велосипеде. Поговаривали, что по субботам и воскресеньям он балуется наркотиками, к тому же от него всегда дурно пахло. Последнее обстоятельство крайне досаждало его коллегам, работавшим в диспетчерской, — где сегодня было жарко и душно, несмотря на то, что на улице свирепствовал буран, — и Фреду то и дело напоминали, что человеку надо почаще мыться.
Зато у Фреда Фермпхута были совершенно поразительные способности к математике, и начальники его клялись, что он лучше всех справляется с загрузкой самолёта. В данную минуту он руководил загрузкой рейса два.
Самолёт (время от времени изрекал Фред Фермпхут своим коллегам по дежурству, которые уже осатанели от его высказываний) — «он ведь как птица: и в ту сторону, дружище, может накрениться, и в другую. И если ему не помочь, он так накренится, что раз — и перевернуться может. Только я, детка, зорко за этим слежу».
