— Хозяева там?
— На борту, — буркнул Ингрем, — Сам идиот командир и первый пилот.
Патрони в упор посмотрел на него.
— Они доставили вам много хлопот?
— Дело не в том, что они мне доставили или чего не доставили, — заметил Ингрем, — а в том, что они ни черта не хотят делать. Когда я прибыл на место, я сказал, чтобы они дали двигателям полную тягу, как вы сейчас говорили. Если бы они это сразу сделали, думаю, самолёт бы уже выбрался отсюда. А они струсили и только ещё глубже засадили его в грязь. Командир допустил большую промашку и сознаёт это. И теперь он до смерти боится, как бы не поставить машину на нос.
— Будь я на его месте, — усмехнулся Джо Патрони, — я бы тоже, наверное, этого боялся. — Он так обкусал свою сигару, что она вся размахрилась. Он бросил её в снег и сунул руку в карман парки за другой. — Я позже поговорю с командиром. Внутренний телефон подключён?
— Да.
— Вызовите в таком случае кабину экипажа. Сообщите им, что я приступил к делу и скоро буду у них там, наверху.
— Есть. — И, подойдя к самолёту, Ингрем скомандовал двадцати наземным рабочим, стоявшим у машины: — А ну, ребята, начинайте копать!
Патрони сам схватил лопату, и вот уже полетели в сторону снег, земля, грязь.
Пока он по внутреннему телефону переговаривался с пилотом, сидевшим в своей кабине высоко над ними, Ингрем вместе с одним из механиков уже укладывал застывшими, онемевшими руками первую доску в ледяную грязь у колёс самолёта.
На взлётном поле — когда ветер менял направление и менялись границы видимости — вдруг появлялись огни садящегося или взлетающего самолёта, и пронзительный вой реактивных двигателей оглушал работающих. Но рядом с ними полоса три-ноль оставалась пустынной, на ней царила тишина.
Патрони прикинул: потребуется, наверное, около часа, прежде чем удастся сделать необходимый подкоп, включить двигатели «боинга» и попытаться выкатить большой лайнер. Значит, надо менять рабочих, рывших двойные траншеи, которые уже начали приобретать необходимую форму, — пусть по очереди греются в автобусе, всё ещё стоявшем неподалёку на рулёжной дорожке.
Было уже половина одиннадцатого. Если повезёт, подумал Патрони, то вскоре после полуночи он уже будет дома, в своей постели — с Мари.
И, стремясь приблизить желанную минуту, а также чтобы согреться, Патрони ещё усерднее принялся кидать снег и грязь.
11
В «Кафе заоблачных пилотов» капитан Вернон Димирест заказал чашечку чая для Гвен и чёрный кофе — для себя. Кофе — так уж положено думать — поддерживает тонус. Прежде чем они сядут в Риме, за этой чашкой чёрного кофе последует ещё десять — двенадцать. И хотя пилотировать самолёт должен был сегодня Энсон Хэррис, Димирест отнюдь не собирался устраивать себе отдых и распускаться. В воздухе он редко допускал такое. Как большинство опытных пилотов, он прекрасно сознавая, что только те из авиаторов достигли преклонного возраста и спокойно почили в своей постели, кто на протяжении всей службы держался начеку и был готов к любой неожиданности.
— Мы что-то очень уж молчаливы сегодня, — прозвучал в его ушах приятный, с мягким английским акцентом голос Гвен. — Мы, кажется, не произнесли ни единого слова с тех пор, как вошли в аэровокзал.
Всего несколько минут назад они покинули взлётное поле, когда стало известно, что вылет откладывается ещё на час. Им удалось захватить укромный столик за перегородкой в глубине кафе, и теперь Гвен, держа в руке раскрытую пудреницу, глядела в зеркало и поправляла волосы, выбившиеся пышной волной из-под элегантной шапочки стюардессы. Взгляд её тёмных выразительных глаз скользнул по лицу Вернона.
— Я молчу, потому что думаю, только и всего, — сказал Димирест.
Гвен облизнула губы, но не тронула их губной помадой: служебные правила строго-настрого запрещают стюардессам пользоваться косметикой в общественных местах. К тому же Гвен вообще редко прибегала к ней: у неё был превосходный цвет лица с очень нежным румянцем — счастливый дар, которым природа награждает многих англичанок.
— Думаешь? О чём же? О тяжкой травме, которую нанесло тебе известие, что у нас с тобой будет ребёночек? — Гвен ехидно улыбнулась и отбарабанила скороговоркой: — Капитан Вернон Уолдо Димирест и мисс Гвендолин Элайн Мейген сообщают о том, что в непродолжительном времени они ожидают появления на свет их первого ребёнка, ммм… кого именно? Нам это пока неизвестно, разумеется. И станет известно только через семь месяцев. Ну что ж, не так уж долго ждать.
Димирест не произнёс ни слова, пока официантка подавала им кофе и чай, потом взмолился:
— Ради бога, Гвен, постарайся же быть серьёзной.
— А зачем нам это? Тем более раз это не нужно мне. Ведь если кому и следовало бы тревожиться, так, наверное, мне.
Димирест уже собирался возразить, но Гвен отыскала его руку под столом. Выражение её лица смягчилось.
— Не сердись. Я понимаю, что это в самом деле несколько ошеломляющая новость… для каждого из нас.
Именно этого признания Димирест и ждал. Он сказал, осторожно выбирая слова:
— Ничего особенно ошеломляющего в этом нет. Более того, нам совершенно не обязательно обзаводиться ребёнком, если мы этого не хотим.
— Понятно, — бесстрастно произнесла Гвен. — Я всё ждала, как и когда ты к этому подберёшься. — Она щёлкнула крышкой пудреницы и спрятала её в карман. — Когда мы ехали в машине, это уже чуть-чуть не сорвалось у тебя с языка, верно? Но в последнюю минуту ты передумал.
— Что я передумал?
— Ну брось, Вернон! К чему это притворство? Мы же оба прекрасно понимаем, что ты имеешь в виду. Ты хочешь, чтобы я сделала аборт. С тех пор как ты узнал, что я беременна, ты ни о чём другом не думаешь. Разве не так?
Вернон неохотно кивнул:
— Верно.
Манера Гвен прямо и решительно ставить точки над «i» всегда неприятно его обескураживала.
— Так в чём же дело? Или, по-твоему, я первый раз в жизни слышу об абортах?
Димирест невольно оглянулся, но шум разговоров, звон посуды, как всегда, заглушал голоса.
— Я не был уверен в том, как ты к этому отнесёшься.
— А я и сама ещё не уверена. — На этот раз и Гвен заговорила серьёзно. Опустив глаза, она рассеянно смотрела на свои руки, на свои сплетённые пальцы — тонкие, длинные, гибкие пальцы, которые всегда приводили Димиреста в восхищение. — Я ведь тоже думала об этом. И всё же — не знаю.
Это его приободрило. Во всяком случае, она не отрезала ему сразу все пути, решительного отказа пока не последовало.
Он старался говорить спокойно, рассудительно:
— Право же, это единственный разумный выход. Ситуация, конечно, не особенно приятная, но, по крайней мере, всё очень быстро останется позади, а если с медицинской точки зрения всё будет сделано как надо, то это совершенно безопасно и не грозит никакими осложнениями.
