— Я знаю, — сказала Гвен. — Всё страшно просто. Сейчас у тебя это есть, а потом раз — и уже нет ничего. — Она поглядела ему в глаза. — Правильно?
— Правильно.
Димирест отхлебнул кофе. Возможно, всё уладится гораздо проще, чем он предполагал.
— Вернон, — мягко проговорила Гвен, — а ты думал о том, что там, во мне, — живое человеческое существо? Живое, понимаешь, маленький человечек? Уже сейчас. Мы любили и зачали, и теперь — это мы, частица нас, тебя и меня. — Её глаза были полны тревоги, они искали у него ответа, он никогда ещё не видел у неё таких глаз.
Он сказал намеренно резко:
— Это неверно. Зародыш на этой стадии развития ещё не человек. Он ещё не оформился как человек. Позже — да, но пока ещё нет. Он не дышит, не чувствует, не живёт сам по себе. Сделать аборт — особенно в самом начале — вовсе не значит отнять у человека жизнь.
Гвен вспылила так же, как в машине, когда они ехали в аэропорт:
— Ты хочешь сказать, что позже это будет выглядеть уже не так безобидно? Если мы не поторопимся и ребёнок начнёт оформляться и у него уже будут пальчики на ручках и ножках, тогда аборт будет выглядеть несколько более безнравственно? Убить такое существо будет вроде бы менее этично? Так, Вернон?
Димирест покачал головой.
— Я этого не говорил.
— Но так выходит.
— Может быть, только я не это имел в виду. Ты выворачиваешь мои слова наизнанку.
Гвен вздохнула.
— Просто я рассуждаю как женщина.
— И никто не имеет на это больше права, чем ты. — Он улыбнулся и окинул её взглядом. Через несколько часов они будут уже в Неаполе… Он и Гвен… Эта мысль волновала его.
— Я же люблю тебя, Вернон. Люблю, понимаешь?
Теперь он отыскал под столом её руку.
— Я знаю. Именно потому это и трудно для нас обоих.
— Дело в том, — произнесла Гвен медленно, словно думая вслух, — что я ещё никогда не была беременна, а пока это не случится, каждая женщина невольно сомневается, она не уверена в себе: а вдруг ей это не дано. И когда неожиданно открывается, как мне сейчас, что да, ты можешь стать матерью, — это как подарок, возникает такое чувство… Только женщина может его понять. Кажется, что произошло что-то непостижимое — огромное и замечательное. И вдруг у нас с тобой обстоятельства складываются так, что мы должны разом покончить с этим, отказаться от такого чудесного подарка. — Её глаза затуманились слезами. — Ты понимаешь, Вернон? Понимаешь?
Он ответил ласково:
— Да, мне кажется, я понимаю.
— Разница между нами в том, что у тебя уже есть ребёнок.
Он покачал головой.
— У меня нет детей. Сара и я…
— Я говорю не о твоей семье. Но у тебя был ребёнок. Ты сам мне рассказывал. Девочка. Ещё тогда пришлось прибегнуть к нашей программе «Три пункта о беременности». — Едва заметная усмешка тронула губы Гвен. — Ребёнка усыновили, но всё равно где-то есть живое существо, в котором продолжаешься ты.
Вернон молчал.
Гвен спросила:
— Ты когда-нибудь думаешь о ней? Хочется тебе узнать, где она, какая она?
Лгать не было смысла.
— Да, — сказал Вернон. — Бывает.
— А есть у тебя возможность что-нибудь о ней узнать?
Вернон снова покачал головой. Однажды он пытался навести справки, но ему сказали, что после того, как ребёнок усыновлён, все прежние документы уничтожаются. Значит, он не сможет ничего узнать… никогда.
Гвен пила чай и поверх края чашки поглядывала по сторонам. Вернон почувствовал, что она уже вполне овладела собой, в глазах не было слёз.
Она улыбнулась и сказала:
— Ах, друг мой, как много я причиняю тебе беспокойства.
Он ответил — на этот раз вполне искренне:
— Дело не только в моём беспокойстве. Главное — поступить так, как будет лучше для тебя.
— Ну, что ж, вероятно, в конце концов, я поступлю так, как подсказывает здравый смысл. Сделаю аборт. Но я должна сначала всё это обдумать, обсудить.
— Если ты придёшь к такому решению, я тебе помогу. Но нельзя раздумывать слишком долго.
— Вероятно, да.
— Послушай, Гвен, — сказал Вернон, стараясь укрепить её в этой мысли, — это же делается быстро и в смысле здоровья ничем тебе не грозит, ручаюсь. — Он принялся рассказывать ей о шведской клинике, сказал, что возьмёт на себя все расходы, а администрация авиакомпании пойдёт навстречу и доставит её туда.
— Когда мы будем лететь обратно, я уже приму решение, обещаю тебе, — мягко сказала Гвен.
Вернон взял со столика счёт, и они встали. Гвен уже нужно было спешить, чтобы быть на месте и встречать пассажиров, отлетавших рейсом два.
Когда они выходили из кафе, Гвен сказала:
— Вероятно, мне ещё очень повезло, что я имею дело с таким человеком, как ты. Многие мужчины просто бросили бы меня без лишних слов.
— Я никогда тебя не брошу.
Но он уже знал теперь наверняка, что бросит её. Когда всё — и Неаполь и аборт — будет позади, он порвёт с Гвен, положит конец их связи; он постарается сделать это как можно деликатнее, но разрыв должен быть окончательным и полным. Осуществить это будет не слишком трудно. Придётся, конечно, пережить несколько неприятных минут, когда Гвен узнает о его намерении, но она не из тех, кто устраивает сцены, он уже убедился в этом теперь. Так или иначе, он с этим справится, да ему и не впервой — он уже не раз успешно выпутывался из любых интрижек.
Хотя, правду сказать, с Гвен дело обстояло иначе, чем с другими. Ни одна женщина не занимала его так, как она. Ни с одной женщиной не было ему так хорошо. Расстаться с ней будет ему нелегко, и он знал, что впоследствии ещё не раз у него возникнет соблазн изменить своё решение.
И всё же он его не изменит. Придя к какому-либо решению, Вернон Димирест неуклонно его выполнял. Да, так было всегда. Он воспитал в себе самодисциплину, и она вошла у неге в привычку.
К тому же здравый смысл подсказывал ему, что если он в ближайшее время не порвёт с Гвен, потом у него не хватит на это сил. И тогда не спасёт никакая самодисциплина: он просто не сможет отказаться от неё. А если так, значит, он будет связан по рукам и ногам. Тогда уже ему самому потребуется узаконить их отношения, и это повлечёт за собой тяжёлую ломку всей жизни: семья, работа, душевный покой — всё полетит к чёрту. А ведь он твёрдо решил, что надо этого избежать. Лет десять — пятнадцать тому назад это, пожалуй, ещё было возможно, но не теперь.
Он тронул Гвен за локоть.
— Ступай вперёд. Я сейчас приду.
В главном зале в поредевшей на мгновение толпе пассажиров он заметил фигуру Мела Бейкерсфелда. Вернона Димиреста не пугало, что его увидят вместе с Гвен, тем не менее было бы глупо афишировать их отношения перед родственниками.
