У меня складывается впечатление, что по мановению волшебной палочки куда-то исчезает вся та — совершенно другая — жизнь, в которой я не мчусь на собачьей упряжке по заснеженным просторам. Мне кажется, что здесь я сбрасываю с себя свой тесный костюм — а заодно и все то, что связывает меня с ним невидимыми ниточками, — и облачаюсь в удобную одежду путешественника. Еще мне кажется, что с помощью каких-то волшебных приемов создания коллажей все мои путешествия склеиваются в одну грандиозную одиссею, состоящую из нескольких сменяющих друг друга этапов. У меня возникает ощущение, что я, однажды отправившись в путешествие, никогда из него не возвращался: уж больно легко во мне восстанавливаются выработанные ранее навыки, позволяющие действовать быстро и эффективно, когда я снова начинаю заниматься тем, что надеваю упряжь на собак, нагружаю сани, развожу костер, плавлю лед или готовлюсь к ночлегу под открытым небом. Я нахожусь здесь, на Севере, то есть у себя дома. Да, это мой дом, и я чувствую себя здесь так же хорошо, как в другой своей жизни, той жизни, к которой вернусь через несколько месяцев.
Во время этого путешествия я буду спать там, где придется: иногда в какой-нибудь деревне, иногда в тайге, иногда в хижине охотника — такого как Николай. В Монголии мне, быть может, доведется поспать и в юрте. Иногда у меня будет возможность встретиться с Аленом и Фабьеном и благодаря этому переночевать в палатке, обогреваемой небольшой дровяной печкой, которую они везут с собой. Однако чаще всего я буду ночевать под открытым небом в спальном мешке, положенном на подстилку из еловых ветвей. Люди часто удивляются, когда я рассказываю им, что иногда сплю при температуре ниже пятидесяти градусов мороза. Собственно говоря, спать при такой температуре — для меня отнюдь не проблема. Я привык выдерживать низкую температуру воздуха, и теплый спальный мешок согревает меня так же хорошо, как согревает собак их мех, а ведь собаки в любое время года и в любую погоду ночуют на открытом воздухе.
Везти с собой палатку было бы бессмысленно, потому что она утяжелила бы сани, к тому же зимой не идут дожди, а следовательно, нет риска промокнуть. Единственное преимущество палатки заключается в том, что в ней можно было бы греться с помощью дровяной печки, но эту печку тоже пришлось бы везти с собой, а мои сани и без того уже в начале этапа длительностью в одну неделю весят в нагруженном виде больше ста восьмидесяти килограммов. На кормление собак ежедневно требуется, по меньшей мере, полтора десятка килограммов еды (что составляет более сотни килограммов в неделю). К этому добавляется мешок со сменной одеждой и запасной парой сапог (на случай, если мои сапоги промокнут). Еще в одном мешке лежит все, что мне необходимо для собак: аптечка; ремонтный комплект, позволяющий чинить шлейки, постромки и потяг; несколько запасных элементов упряжи; стейк-аут, используемый ночью; миски…
В задней части саней находится термос, в котором я готовлю смесь из воды и сухого корма «4008 Роял Канин». Еще я везу большой котелок, чтобы растапливать снег, а также маленький котелок, предназначенный для приготовления пищи, топор, пилу, пассатижи, проволоку для ремонта саней, запасные части полозьев. В средней и задней части саней лежат рюкзаки с едой для собак и один рюкзак с едой для меня (моя еда — это разнообразные высушенные продукты), а также спальный мешок. Все это идеально упаковано, разложено и закреплено в моей традиционной манере. Поэтому я нахожу большой котелок за какую-нибудь долю секунды, и для этого мне не приходится рыться во всей поклаже. Высвободив трех собак — Бюрку, Юника и Камика, — я иду вместе с ними к ручью, в котором намереваюсь набрать из полыньи воды. По дороге нам попадаются совсем свежие следы большой рыси. Собаки взволнованно обнюхивают их, однако остаются возле меня и, идя одна за другой по тонкому снегу, слегка рычат друг на друга. Поведение Бюрки не оставляет никаких сомнений относительно того, в каком состоянии она сейчас пребывает. Мне придется за ней приглядывать, если я не хочу, чтобы через пару месяцев она родила щенят. В этом заключается неудобство того, что в своре имеются самки, и подобные проблемы могут возникать два раза в год. В обычной обстановке вполне достаточно отделить самцов от самок на период течки, длящийся одну неделю, однако сейчас, во время путешествия, такое не представляется возможным, и к нескольким неизбежным потасовкам добавляется рассеянность собак, которые теперь думают только об этом.
Предстоящая неделя обещает быть трудной, однако потом я смогу чувствовать себя спокойно аж до самого конца путешествия.
Ночь наступает очень быстро. На небе — ни звездочки. Они все скрылись за густыми облаками, которые вызывают у меня беспокойство. Я просыпаюсь несколько раз и в четыре утра объявляю, что пора отправляться в путь. Начинается снег, который угрожает покрыть тропу, а ведь еще предстоит преодолеть два больших перевала, прежде чем я спущусь в долину, по которой проходит Байкало-Амурская магистраль, по ту сторону горного массива.
Я поспешно надеваю упряжь на собак, но, когда я трогаюсь в путь, в свете фонаря, направленного вперед, видны уже очень большие падающие снежинки. Вперед! И побыстрее… Пока тропу еще видно.
— Вперед, собачки! Вперед, Бюрка!
Собаки бросаются вперед. В условиях ночной темноты я с трудом вписываюсь в первые — но довольно крутые — повороты, которые собаки преодолевают на большой скорости. У меня почти не получается их сдерживать.
Мне еле-еле удается не врезаться в деревья. В конце концов я выезжаю на более широкую и менее извилистую тропу, которую проложил Николай.
За час мы преодолеваем добрых полтора десятка километров, но к этому времени тропа уже покрыта десятисантиметровым слоем снега. Вскоре толщина этого слоя увеличивается до двадцати сантиметров.
Мчащаяся во главе упряжки Бюрка удивляет меня тем, что умудряется находить тропу, уже полностью скрывшуюся под снегом. Кое-где ветер надул большие сугробы, которые при их преодолении снежной пылью разлетаются в стороны. Время от времени я становлюсь перед упряжкой и сам прокладываю путь. Собаки — по грудь в снегу — решительно следуют за мной. По мере того как солнце все выше поднимается над горизонтом, снежная буря постепенно успокаивается. Мы движемся по склону, где снега чуть меньше. Собаки даже находят на этом участке почти исчезнувшую тропу, и я тоже кое-где вижу ее еле заметные очертания.
Затем тропа становится видна отчетливее благодаря тому, что Николай в компании с Аленом и Фабьеном несколько раз проехались туда-сюда из ближайшей деревни, чтобы утрамбовать путь, занесенный снегом в результате бури. Я решаю сегодня дальше уже не ехать. Собаки бежали по довольно толстому снежному покрову в течение нескольких часов, и это их утомило, а потому имеет смысл подождать, пока утрамбованный мотосанями снег не замерзнет в течение ночи. Завтра мы тронемся в путь по хорошо заледеневшей тропе.
Я считаю, что данное место прекрасно подходит для того, чтобы сделать остановку. Рядом ручей, где я смогу набрать воды. Вокруг нас лес, полный валежника и елей, ветви которых станут хорошей подстилкой. Надо видеть, как собаки виляют хвостом, когда я подхожу к ним с большой охапкой еловых ветвей с гибкими иголками. Ветки эти станут мягким матрасом, изолирующим их от исходящего от земли холода. При сорокаградусном морозе такой матрас придется очень даже кстати и позволит собакам хорошо отдохнуть. Некоторые собаки — такие как Юник и Дарк — очень тщательно готовят место для ночлега. Помогая себе челюстями, они старательно оборудуют настоящее «гнездышко», уделяя просто потрясающее внимание малейшим деталям. Удовлетворившись своей работой, они располагаются там, чтобы проверить, насколько это удобно, но почти сразу встают и начинают все с начала, пытаясь расположить все по-другому. Так может происходить раз, два, три… Иногда подобная процедура длится несколько минут, кажущихся вечностью соседним собакам, которые рычанием выражают свое недовольство, поскольку чрезмерно привередливые соседи своей возней мешают им спать.
